Августовский рассвет (сборник)

Константин Теодор

Я выпил чай в несколько глотков, хотя он действительно был горячим, и сразу почувствовал себя бодрее. Потом бросился на снег рядом с пулеметчиком и сказал, чтобы он отполз назад и тоже выпил чаю, пока я заменю его возле пулемета.

Случилось что-то невероятное. Среди грохота снарядов и свиста пуль мы пили горячий чай, доставленный людьми с риском для жизни по горным тропинкам под потоком огня и железа. Солдаты пили чай. По запятнанному сажей снегу несколько человек переползали от одного окопа к другому. В этот момент именно они решили исход боя. Мы пили чай, а казалось, пьем чудотворный напиток, дарующий долгую жизнь. И вдруг оружие заговорило будто по-другому и эхо гор зазвучало по-иному.

— Так, ребята, так! Через несколько часов я снова приду! — крикнул нам старшина Шороп и исчез.

После ухода Шоропа прибыл связной из батальона с приказом: «По сигналу три красные ракеты атаковать высоты 1126 с правого фланга. Майор Дрэгушин». Я сообщил о приказе командирам взводов, указал новую позицию пулеметному расчету Панэ и незаметно передвинул роту на новое направление атаки. Потом стал ожидать сигнала. И в этот момент я подумал о Шоропе. Я опасался, как бы с ним не случилась беда на обратном пути. Не настиг бы его какой-нибудь шальной снаряд. Не помешает ли ему новый приказ вернуться с термосами, полными горячего чая? Я чувствовал, как горячая кровь течет по жилам, и мне нравилось отдаваться этому элементарному наслаждению, и я хотел через час-другой продлить его новой фляжкой горячего чая. Но для этого должен был вернуться Шороп и с ним ничего не должно случиться в пути. Мысленно я стал молиться за Шоропа. Мои мысли, однако, прервала ракета.

Под прикрытием пулемета капрала Панэ мы двинулись к высоте 1126, атакуя с правого фланга. Поверх нас открыли огонь по вершине наши минометы, и через несколько минут им ответили вражеские. Они искали нас. Сначала они молотили по местам, откуда мы уже ушли, потом стали бить наугад. Пробираясь между скал и по расщелинам, мы удалились от опасного сектора. Потом враг замолчал. Он хотел испытать нас, выявить пути нашего передвижения. Мы прижались к камням и снегу и лежали недвижимо, чтобы не обнаружить себя. Только наши минометы продолжали обстреливать высоту. И тогда враг начал выпускать осветительные ракеты, будто обшаривая длинными руками расщелины, утесы, ущелья.

Мы лежали, прижавшись к камням и снегу, и чувствовали, как нас снова пронизывает мороз. И я боялся за Шоропа. Только бы он не пришел как раз сейчас, только бы его не обнаружили ракеты! Я беспокоился за него и все же хотел бы услышать сзади голос: «Господин младший лейтенант, бросьте сюда вашу фляжку!»

Через некоторое время ракеты перестали освещать ночь, и мы двинулись дальше. Мы быстро вскарабкались на высоту, которую наши минометы между тем прекратили обстреливать, и достигли самой вершины, не встреченные ни единым выстрелом.

— Смылись, тоже сменили позицию, — сказал Сынджеорзан, раздосадованный. — Теперь, по-видимому, будем ждать рассвета…

Через полчаса прибежал запыхавшийся связной из батальона. «Удерживайте высоту» — таким был приказ майора Дрэгушина. Мы поспешно организовали оборону. Кто-то подошел ко мне с плащ-палаткой в руках.

— Выкурим по сигаретке, господин младший лейтенант?

Мы забрались под плащ-палатку.

— Ты, Додидэ?

— Да!

— У тебя есть еще сигареты?

— У меня всегда есть… Я курю только по половинке.

— Ты экономный человек…

— Как всякий несчастный, господин младший лейтенант. Мне в жизни всего выпало по половине — и молодости, и радости… Только войну, думаю, испытаю целиком…

— А ты не хотел бы этого?

— Нет, хотел бы испытать ее целиком, но только чтобы вернуться домой, пусть и половинкой, но вернуться.

Я вспомнил тогда наши первые дни и ночи на передовой, где-то среди кукурузных полей в Трансильвании.

— Додицэ, ты все еще хранишь те початки кукурузы?

— Храню, господин младший лейтенант, у двоюродного брата, что при обозе. Вот поэтому я и хочу вернуться домой. Хочу посадить их в землю и посмотреть, что из них вырастет.

Не помню, что я хотел сказать Додицэ, чтобы заверить его, что он увидит, как кукуруза поднимается из земли. Чей-то встревоженный голос крикнул:

— Господин младший лейтенант, идут!

Я быстро выбрался из-под плащ-палатки и подошел к Вове.

— Видите, там, в долине, видите? Крадутся, как лисы…

Я шепотом передал по цепи:

— Внимание… Внимание всем! Огонь только по моей команде.

А пока мы их ожидали, я услышал позади тихий голос:

— Господин младший лейтенант, бросайте фляжку. Большой путь вы меня заставили проделать. Далековато ушли…

Шороп был рад. Радость слышалась в его голосе. И она передалась мне: я был рад, что он вернулся и что в его отсутствие мы далеко ушли. Я шепотом спросил Вову:

— Ты их видишь? Я не вижу.

— Остановились…

— Господин младший лейтенант, фляжку! — повторил Шороп.

Я отстегнул фляжку от ремня и хотел было бросить ее Шоропу, но он в то же мгновение крикнул гортанным голосом:

— Внимание, снаряд!

Я услышал шуршание мины и укрылся. После взрыва я бросил фляжку и услышал, как она покатилась по снегу, но потом разорвалась еще одна мина. Я напрасно ощупывал снег вокруг себя. Фляжки не было. Потом обстрел усилился, а мы должны были выйти из полосы обстрела и атаковать. Майор Дрэгушин выпустил новую ракету.

Только на рассвете, после того как бой окончился, я понял, что моя фляжка уже никогда не вернется ко мне. У Шоропа больше не было чая. Осколки разбили термос, и чай вылился на снег, перемешавшись с кровью старшины.

Я пошел попрощаться с ним. Нагнулся. Глаза Шоропа застыли. Одна рука уцепилась за ушко термоса, а другая уткнулась в грудь, в то место, откуда текла кровь. Из пальцев тянулась цепочка часов. Я потянул за нее, и часы выпали из кармана, разбитые, сплющенные, с отлетевшей крышкой. Часовая стрелка осталась целой. Она показывала около пяти часов. Это был час старшины Шоропа.

* * *

В тот день мы атаковали три раза и все три раза были отбиты. Противник дрался отчаянно, используя все имеющиеся в его распоряжении на этом участке орудия. Горы грохотали до позднего вечера. Укрывшись в одной из пещер на дне скалистого, затемненного снегом ущелья, мы пытались разогреть на слабеньком огоньке мясные консервы. Это была наша первая еда в тот день. Мы держали раскрытые банки над огнем то в одной, то в другой руке, поворачивая их время от времени, молча глядя на огонь. Нас было около сорока человек, но мы все же составляли роту. Столько нас осталось после трех атак с целью вызволить из окружения, в котором уже более трех дней находилась вторая рота между высотами 1088 и 1126.