Авианосцы адмирала Колчака
Шрифт:
— Но лозунг «Вся власть Советам!» вы не поддержите.
— Пока что нет, — согласился Колчак. — Россия созрела до всеобщего представительства от земств до Государственной думы, но не готова к полному уничтожению монархии. Поэтому кто-то из Романовых непременно должен остаться хотя бы как легитимный символ.
— Тогда ваш лозунг «Долой самодержавие!». Браво, господа генералы!
— Не ерничайте, Николай, — оборвал его барон. — В первую очередь нужно действенное правительство, которое сможет восстановить подвоз хлеба и топлива, провести реформы. А не кучка скоморохов вроде таракана и психа.
Таракан — тонкоусый премьер, а психом, очевидно, наречен Министр внутренних дел. Брилинг подумал, что в политике Врангелю придется изъясняться более определенно.
— Кто же утвердит состав нового кабинета?
— Если Императору хватит мудрости, то он. В противном случае Николай Александрович очень быстро потеряет власть. — Колчак кивком попрощался с Родзянко, который в шубе и в цилиндре окончательно совпал с буржуйским шаржем. — Однако здесь не место для столь решительных обсуждений. Поговорим позднее.
Идея чрезвычайного правительства витала в воздухе и отнюдь не была изобретением танкового генерала. Ее обсуждали и Дума, и Петросовет, и окружение Александра Михайловича. Так как политика в первую очередь подразумевает стремление к власти играющих в нее людей, то предлагаемые списки правительства оказались весьма разными. Каждый творец очередного перечня министров непременно вписывал на руководящие посты себя и ближайших соратников.
Пока гремели споры о дележе министерских портфелей, продовольственный кризис разрастался, забастовки ширились, укрепляя позиции самых левых и радикальных течений. Помазанник Божий понял наконец, что он загостился в Германии, а в Питере происходят вещи, также достойные высочайшего внимания. Он сел на поезд и двинулся домой, рассуждая — сначала в Царское Село, встретиться с обожаемой Аликс и отдохнуть с дороги, либо сразу в Зимний, к штурвалу. Доехать ему не довелось ни туда, ни сюда.
Спусковой крючок революции дернул Николай Николаевич, вздумавший продемонстрировать военную решимость. Он прибыл на утреннее построение Волынского лейб-гвардейского полка и лично принял над ним командование, приказав раздать солдатам оружие и патроны. Затем сформировал отряды численностью до батальона, поставив во главе офицеров, считаясь не с должностью, а только с монархическими верноподданническими их заявлениями. И батальоны ринулись разгонять уличные выступления.
Погибло не менее сорока солдат, забитых рабочими насмерть. Сколько гвардейцы перестреляли митингующих, сначала выполняя преступный приказ, а потом просто из самообороны, один Бог знает. Возможно — сотни, левые газеты кричали о тысячах.
На следующий день депутат Петросовета унтер Кирпичников подбил солдат к мятежу. Они уничтожили офицеров, ворвались в расположение Преображенского и Литовского гвардейских полков, агитируя за восстание. Через сутки солдатский бунт охватил половину гарнизона. Он не был организованным, скорее бессмысленным и беспощадным, так как даже Петросовет и солдатские Советы не могли толком управлять вылившимся на питерские улицы серошинельным морем.
— Как? Почему? — мотал в воздухе кулаками Александр Михайлович, утрясший наконец с думскими фракциями и Петросоветом состав смешанного «ответственно правительства» и ждавший с минуты на минуту телеграммы о его высочайшем утверждении.
— Потому что нужно прекратить слюнтяйство! — рявкнул НикНик. — Вывести верные части и перестрелять бунтовщиков к дьяволу!
Колчак оторвал взор от беснующейся на набережной толпы, слава богу, хоть не стреляющей пока по дворцовым окнам.
— Нет таких частей, господа. Есть лишь учебные отряды гвардейских полков, по четыреста рабоче-крестьянских рыл на одного старослужащего унтера и десятерых горлопанов из эсеров или эсдеков. Из них половина к присяге не приведена, а оружие есть. Скажем спасибо Господу, что они не все на улице.
— Перестаньте мычать, адмирал. Слушать тошно. Александр, связи с Императором нет, формально ты здесь главный. Пиши приказ на переподчинение мне гарнизона и Кронштадта. Через три дня такой наведу порядок, что… В общем, увидите.
— Это вряд ли, — лениво заметил Врангель. — Каждому ясно по опыту Пруссии, Варшавы и бунту Волынского полка: из вас, Николай Николаич, командир — что из говна пуля.
НикНик затрясся, аж пеной зашелся:
— Вы!.. Вы мне ответите! Сейчас же!
— К вашим услугам. Хоть в соседней комнате. По такому здоровому шкафу не промажу.
Лукавый совершенно не то имел в виду. Оскорбление августейшей персоны — государственное преступление, взывающее о немедленном аресте злоумышленника.
— Господа, немедленно успокойтесь! — повысил голос Александр Михайлович.
— В одном барон прав, — спокойно добавил Колчак. — Князю больше не стоит руководить. Если хотите сохранить хоть часть власти и влияния, его нужно немедленно арестовать и предать суду за расстрел рабочих. И если вам не хватает духу, Ваше Императорское Высочество, мы с бароном охотно поможем.
Врангель шагнул к бьющемуся в припадке и бормочущему проклятия НикНику, вопросительно глянув на второго великого князя. Что дороже — честь фамилии, благо государства?
— Действуйте, господа. — Он уронил голову, стараясь не смотреть в глаза Николаю.
— Ваше оружие, Николай Романов. При неповиновении убью на месте, вы в курсе. — Барон без малейшего почтения отобрал клинок у августейшего генерала и подошел к столу великого князя: — Извольте письменный приказ. А то как поведем его по коридору да сабли наголо, мало ли что дворцовая охрана подумает.
Самый главный Романов к моменту ареста НикНика так и не утвердил манифест об ответственном правительстве по чрезвычайно уважительной причине. Он не получил его на подпись. Царский поезд двигался, телеграммы в том беспорядке, что охватил Россию, приходили на станции, откуда Государь уже убыл. Прожект манифеста и его подписант встретились лишь в Пскове, дальше которого ехать не представилось возможным — пути разобраны.
— Черт знает что такое! Путь разобран, в правительство предлагают господ, абсолютно мне неизвестных, и чай принесли холодный! — возмущался Государь, больше всего сожалеющий, что рядом нет Аликс и не у кого спросить совета. Если не с правительством, то с разогретостью чая она бы точно помогла решить задачу.