Авианосцы Евразия против Америки
Шрифт:
Генерал Иванов сообщил Николаю II, как он в своё время подавил бунт в Харбине силами двух полков, и получил ответ: «Я вас назначаю главнокомандующим Петроградским округом, там в запасных батальонах беспорядки и заводы бастуют, отправляйтесь». Генерал Эверт, командующий Западным фронтом, выделил Иванову верные части, дополнительные полки по приказу генерала Алексеева, начальника штаба Верховного Главнокомандующего, были выделены Северным фронтом. Однако движение «верных частей» на Петроград сильно задерживалось (подразделения Северного фронта находились в ещё только Луге, а Западного – в Полоцке). Сам генерал Иванов добрался до Царского Села, где его настигла телеграмма царя «Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не предпринимать». И генерал отбыл в Вырицу, получив сведения, что к Царскому Селу выдвигаются революционные тяжёлый дивизион и
…Николай Романов сидел в салон-вагоне литерного поезда. Один – он попросил выйти всех. На плечи этого человека свалилась огромная тяжесть, смяла его и раздавила. Он, примерный семьянин, мог бы быть добропорядочным буржуа в любом из городов Европы, но роль самодержца великой державы ему была явно не по плечу, и в этом была и трагедия России, и его личная трагедия. Николай сидел в одиночестве за письменным столом, и в его воспалённом мозгу рождались смутные видения: какой-то мрачный подвал, треск выстрелов, жалобные женские крики и хруст костей, ломаемых штыками. «Господи, – прошептал царь, – спаси и сохрани…».
Потолок вагона лопнул, и внутрь протиснулось чёрное каплевидное тело бомбы. Оно на миг зависло в воздухе и обернулось огнём, дымом и вихрем острых стальных осколков, рубивших стены, зеркала, мебель, оконные стёкла и тело человека, сидевшего за столом.
Из распахнувшихся дверей вагона вывалился, цепляясь за поручни, гвардейский офицер с окровавленным лицом; с его разорванного мундира плетью свисал рассечённый аксельбант.
– Государь-император… – выдохнул он, падая на руки подбегавших к нему людей. – Убит…
В этой короткой фразе содержалась неточность: убит был не государь, а полковник Романов – отречение уже было подписано.
…Высоко в небе развернулся на обратный курс германский цеппелин. Несмотря на «Роттердамское перемирие», боевые действия ещё продолжались, и цеппелины изредка и бессистемно атаковали узловые железнодорожные станции в глубоком тылу противника и на западе, и на востоке, оказывая психологическое давление. Дирижабль сбросил на Псков несколько пятидесятикилограммовых бомб, не причинивших городу никакого ущерба, но одна из этих бомб по чистой случайности (из числе тех случайностей, которых не бывает) угодила в литерный поезд Николая II, уже переставшего быть Е.И.В.
март 1917 года
– Господа, – тонкие губы мичмана Бобринского искривила язвительная усмешка, – а вы знаете, что такое Интернационал? Интернационал – это когда на русских кораблях под занзибарским флагом в финских водах на немецкие деньги играют французский гимн.
– Прекратите пошлить, штурманец, – устало произнёс артиллерийский офицер, лейтенант Ливитин. – Не найдёте вы здесь благодарных слушателей. Но если вас одолевает словесный зуд, рекомендую вам пройти в матросскую курилку – вот там вас оценят, причём настолько, что полёт за борт вам будет обеспечен. Не верите? Могу держать пари, что так оно и будет.
– Господа, – негромко уронил старший офицер, – не время и не место. Все мы в одной лодке, которая чёртовски сильно течёт: не стоит её ещё и раскачивать. То, что случилось, – это только первый порыв ветра, а шторм ещё впереди.
Маленькая, но уютная кают-компания эскадренного миноносца «Орфей» внешне не изменилась – тот же стол, те же кресла, тот же выжженный на деревянной доске парусник в штормовом море (творение механика, большого любителя подобной живописи), и тот же фривольный абажур на подволочной лампе, сооружённый из дамских панталон (трофей, добытый минным офицером на поле любовной битвы в те времена, которые ныне казались безмерно далёкими), – но запах встревоженности сочился из переборок и втекал даже через задраенные иллюминаторы. Слишком памятны были всем недавние дни, когда избитых до полусмерти офицеров топили прямо в бухте, когда вице-адмирал Вирен был превращён в кровавый кусок мяса матросскими штыками на Якорной площади Кронштадта, а лейтенант Ливитин спас жизнь минному офицеру «Орфея», вознамерившемуся развернуть торпедный аппарат и всадить три торпеды в линкор «Гангут», первым поднявший красный флаг. Минный офицер исчез неизвестно куда – о нём напоминал лишь экзотический абажур, – а «Гангут», осиное гнездо мятежа, вместе с другими линкорами властно давит тысячами тонн брони серую воду гельсинфоргского рейда и ждёт-размышляет, куда ему метнуть снаряды главного калибра, так и не доставшиеся дредноутам Хохзеефлотте. И офицеры эскадренного миноносца «Орфей», сидевшие в его кают-компании, люди очень разные, но объединённые общностью судьбы, тоже ждали. Чего? Этого с уверенностью не мог сказать никто из них.
– Война закончилась, господа, – продолжал старший лейтенант, уходя от опасной темы. – Подписание мира – вопрос нескольких дней.
– И что дальше, Алексей Васильевич? – задиристо спросил Бобринский, полоснув Ливитина злым взглядом. – Пока шла война, матросиков хоть как-то можно было держать в узде – правда, не всех, на линкорах команды бесились от безделья, – а теперь? Мы с вами и шагу не можем ступить без оглядки на судовой комитет, и это называется военный флот? – он безнадёжно махнул рукой. – Жаль, что господин Ливитин не позволил тогда мичману де Ливрону поломать торпедами этот плавучий шифоньер с клопами, – штурман кивнул в сторону иллюминатора, за стеклом которого виден был тяжёлый силуэт «Гангута», – господин Ливитин у нас не иначе как якобинец…
– Набиваетесь на ссору, мичман? – с ледяным спокойствием спросил артиллерист. – Или мечтаете о дуэли?
– Прекратить! – повысил голос старший офицер. – Может, вы ещё вздумаете заколоть друг друга кортиками? Стыдитесь, господа, – вы офицеры российского флота!
– Нет больше этого флота, – мрачно произнёс Бобринский. – И державы, именуемой Российская Империя, тоже нет. Доигрались в либерализм…
– Вот только не надо заупокойных молитв, – вмешался доселе молчавший механик, – рановато вы хороните Россию, мичман, так я вам скажу.
«Интересно, – подумал лейтенант Ливитин, переводя взгляд с механика на штурмана, – кто из них прав?».
апрель 1917 года
Девятого апреля тысяча девятьсот семнадцатого года от немецкой железнодорожной станции Готтмадинген, расположенной на швейцарской границе, отошёл небольшой поезд, состоявший всего из одного вагона и паровоза. И вагон этот был странным: три из четырёх его дверей были наглухо заперты, а за четвёртой неусыпно наблюдали два молчаливых офицера германского Генерального штаба: капитан фон Планец и лейтенантом фон Буринг. С такими предосторожностями возят опасных преступников, однако пассажиры странного вагона, среди которых были женщины и дети, казались людьми вполне приличными: хорошо одетые и вежливые, они отнюдь не походили на уголовный контингент. На станциях вагон они не покидали – свежие газеты и молоко для детей покупал их представитель Фридрих Платтен, – и вообще вели себя пристойно. Правда, пассажиры иногда пели «Марсельезу» и другие песни из революционного репертуара – это весьма раздражало сопровождающих офицеров, и Платтен (во избежание осложнений) прекратил эти вокальные экзерсисы.
Поезд-призрак почти безостановочно пересёк всю Германию с юга на север, и прибыл в Засниц, где его пассажиры – сплошь русские эмигранты – пересели на пароход «Королева Виктория», следовавший в шведский порт Треллеборг. Балтика была спокойной – морская болезнь не угрожала хорошо одетым людям, любящим хором петь «Марсельезу».
…Британская подводная лодка «Е-19» в сентябре 1915 года прорвалась в Балтийское море, где вошла в состав британской подводной флотилии, действовавшей на Балтике против немецкого флота. Её командир, лейтенант-коммандер Френсис Кроми, был самым успешным британским подводником на Балтийском театре военных действий: за время двухнедельного боевого похода он потопил четыре германских парохода и ещё три вынудил выброситься на берег. Кроме того, Кроми привёл шведский пароход с железной рудой в Ревель, где судно было конфисковано после судебного разбирательства. Британские подводники действовали в соответствии с призовым правом: немецкие пароходы досматривались, а перед потоплением их экипажи пересаживались в шлюпки. Крупным успехом «Е-19» стало торпедирование в западной Балтике немецкого крейсера «Ундине»: Кроми выпустил по крейсеру две торпеды, и корабль быстро затонул. За этот бой английский офицер был награждён высшей русской офицерской наградой за храбрость – орденом Святого Георгия 4-й степени – и удостоился от русской императорской семьи приглашения на обед. Британия наградила Кроми орденом «За выдающиеся заслуги», чином коммандера и назначением командиром флотилии подводных лодок.