Авиатор
Шрифт:
Исключительно чтобы отвлечься, Конор решил разобраться и очень быстро понял, что в стене, на стыке двух блоков, есть выходящая наружу узкая трещина; она-то и пропускает свет внутрь. Конор потолкал пальцем левый блок и с удивлением обнаружил, что он шевелится, скребя по соседним. Он нажал с большей силой, и блок закачался, сбрасывая засохшую грязь. Сам блок растрескался, поскольку это был, собственно, не настоящий каменный блок, а просто большой ком засохшей глины. Конор провел пальцем вдоль края фальшивого блока и слегка сдвинул его. В лицо ударил луч света, и на несколько секунд Конор ослеп. Не потому, что свет был так уж ярок; просто это был первый прямой свет, который он видел на протяжении многих часов.
Он
Какое-то время он посидел на корточках, ощущая тепло на коже и привыкая к свету, проникающему даже сквозь закрытые веки, и только после этого почувствовал, что готов открыть глаза. Он не был разочарован увиденным, поскольку не позволял себе ни на что надеяться. Дыра оказалась чертовски маленькой, но глубокой, пронизывая твердую скалу на целый метр, а в конце был виден кусочек неба размером с носовой платок. Через этот тоннель могла сбежать разве что крыса, пусть и крупная. И если бы даже каким-то чудесным образом Конор сумел уподобиться доктору Редмонду, знаменитому артисту, способному с цепями на руках выбираться из запертого сундука и прочее в том же духе, и протиснулся сквозь эту узкую щель, куда бы он пошел? Океан проглотит его быстрее, чем кит мелкую рыбешку. А если бы он ухитрился украсть лодку, то снайперы на стенах подстрелили бы его. С Малого Соленого никто никогда не сбегал. Ни один человек за сотни лет.
«Значит, прими этот свет как маленький тайный дар, и ничего больше, — сказал себе Конор. — Пусть он согревает тебе лицо и очищает душу от боли, хотя бы недолго».
Конор привалился к стене, наслаждаясь мягким теплом. Кто установил тут этот фальшивый блок? И кто провертел дыру? Существовало множество ответов на оба вопроса, но не было способа подтвердить либо опровергнуть ни один из них.
Возможно, тюремные стены понемногу провисали таким образом, что векторы силы сошлись в этой точке, постепенно дробя блок. Или, может, несколько поколений узников с помощью примитивных орудий процарапывали путь наружу. Или как результат воздействия морской и дождевой воды возникла эрозия. Хотя в последнем случае на это ушло бы не меньше тысячелетия. Скорее всего, комбинация всех этих факторов и еще дюжины других.
Конор внимательно изучил глиняный блок, за которым скрывалось это сокровище света. Блок был обломан по краям, но в целом не поврежден. И дыра располагалась так, что почти все время была скрыта от взгляда. Однако сейчас она видна, Биллтоу придет не так уж скоро, и Конор может позволить себе удовольствие понаблюдать, как наступает рассвет; без сомнения, это делали до него множество пленников. К дьяволу все тревоги.
«Вода. Кружка воды — это было бы здорово».
Конор закрыл глаза, но тут же в сознании всплыли образы родителей, терзая его, и он снова открыл глаза. Мелькнула мысль: может, он спит или сходит с ума? То, что происходило, не должно было, не могло произойти. Стена скрытой за койкой ниши была освещена, но не просто солнечным светом, а странным, призрачным, зеленоватым свечением. Не вся стена, только отдельные полоски и точки. До боли знакомое изображение. Конор понял, что видит ноты. Стены маленькой ниши были испещрены нотами.
Мистер Винтер сказал: «Я держу всю оперу у себя в голове и в других местах». Другие места — это и есть тут, в тайной нише. Он и сам рассказал бы об этом, если бы его не убили.
Конор провел пальцами по группе нот: они то поднимались, то опускались, словно горная гряда. Что представляет собой это мерцание? Как такое возможно? Призрак Виктора сердито одернул его: «Думай, болван.
Конечно. Светящийся коралл. Он растет только в специфических условиях, и по странному стечению обстоятельств это влажное, запертое помещение способствовало его росту. Конор отколупнул тонкий слой грязи и обнаружил под ней жесткие чешуйки светящегося коралла. Вся эта часть камеры представляла собой живой коралл, подпитываемый постоянно капающей соленой водой. Скорее всего, он прорастал сквозь скалу на протяжении столетий и был активирован солнечным светом. Просто чудо. Конор никак не ожидал обнаружить здесь чудеса.
Кроме нот здесь были и другие записи, сделанные в более давние времена, старомодным языком. Например, дневник Захарии Корда, признающегося, что он был отравителем. И бессвязное проклятие некоего Тома Бели из семнадцатого столетия, обращенное к начальнику тюрьмы, которого он называл «ненавистником справедливости». Конору было совсем нетрудно в это поверить.
Теперь понятно, как Линусу удавалось сохранить здравый ум, несмотря на долгие часы одиночества. Он записывал свою музыку на единственной доступной ему поверхности покрытого грязью склепа; и он даже не знал, что его рукопись светится! Слезы выступили на глаза Конора, когда пальцы коснулись последних нот и слова «Конец», вырезанного с великолепными завитушками. Линус Винтер успел закончить труд своей жизни, прежде чем «освободился».
Благородная традиция, эти записи. Конор внезапно понял, что хочет ее продолжить. Он вверит собственные идеи стенам маленькой ниши. Сама эта мысль заставила сердце забиться чаще. Иметь полотно, на котором можно изображать свои замыслы, — это гораздо больше того, на что он мог надеяться.
Он порылся рядом с койкой Линуса Винтера и в конце концов нашел то, что, как и предполагал, должен был найти. Его самое последнее стило, спрятанное под ножкой койки. Куриная кость с заостренным концом, недавно брошенная ему Биллтоу. Прекрасно.
Конор втиснулся в нишу и лег на спину. Он решил начать с потолка и делать наброски только до выстрела пушки.
Уверенными штрихами Конор Финн запечатлевал на влажной глине свою первую модель, и тут же сквозь нее начинал просвечивать мерцающий зеленый коралл. Это было то, над чем он работал с Виктором. Планер с рулем управления и раздвижными крыльями — для боковой балансировки.
На стене изображение было неподвижно, но в сознании Конора оно парило, точно птица. Свободная птица.
ГЛАВА 10
Несчастливое четырнадцатое
Артур Биллтоу пожевал еще немного кусок табака и сплюнул в дыру на полу. Волокнистый кусок пролетел мимо цели и упал прямо на кончик его сапога.
— Жаль, жаль, — сказал охранник.
Но тут же осознал, что разговаривает сам с собой, и воровато оглянулся в надежде, что никто не подслушивает. А то еще подумают, что он умственно отсталый, и запрут вместе с придурками. Никто ничего не слышал, кроме Пайка, но это не имело значения, поскольку Пайк и сам был в полушаге от идиотизма. В любом случае Биллтоу решил замаскировать свое невольно вырвавшееся извинение.
— Жаль, жаль, — повторил он, на этот раз громче. — Мне правда жаль этих бедных безумцев внутри «Флоры». Что им предстоит сегодня вечером, а?
Тюремные охранники стояли в подземной кладовой, глядя сквозь дыру в полу на «Флору», на десять морских саженей погруженную в темную воду. Море снаружи было неспокойно, и тоннель, ведущий к открытой воде, выглядел так, будто в нем установлен огромный вентилятор. Он с грохотом раскачивал водолазный колокол, из которого при каждом ударе вырывались пузыри воздуха.