Авиатор
Шрифт:
«Ты рискуешь, — несомненно, сказал бы ему Виктор. — Перепрыгиваешь через некоторые стадии научного процесса. Твои записи обрывочны, нечетки и часто трудночитаемы. Что ты за ученый в таком случае?»
«Я больше не ученый, — ответил бы ему Конор. — Я летающий вор».
В то yтpo он сидел на крыше, прислонившись спиной к обшивке аэродинамической трубы, завернувшись в шерстяное одеяло и поглощая мясные консервы. Восходящее солнце заливало золотистым светом далекие Соленые острова, и они выглядели, словно
Он думал о родителях и об Изабелле; потом, бросив в порыве раздражения вилку на каменную крышу, сбежал вниз по лестнице.
«Буду спать внизу. Пусть все напоминает камеру. Мне не хватает целеустремленности».
Два дня спустя Конор закончил ремонтировать обшивку аэродинамической трубы и отправился в Килмор. Воображение рисовало ему горячую еду и голоса людей, пусть даже они обращались не к нему. Это стало чем-то вроде шока — осознать, что со времени бегства из тюрьмы его одиночество лишь усугубилось. Ему настоятельно требовалось человеческое общество, хотя бы ради того, чтобы не сойти с ума.
В Килморе был рыночный день, и на набережной выстроились в ряд прилавки, около каждого из них болтались нищие. Всюду царило волнение по поводу огромного парового локомотива, выкрашенного зеленым и красным, который громыхал на металлических колесах вдоль берега, выпуская огромные клубы едкого дыма. Поездка на нем стоила пенни.
Конор бросил беглый взгляд на локомотив, но быстро понял, что ничего нового в нем нет. Локомотиву было лет двадцать, типичный ярмарочный «рабочий конь», а не научное чудо, как провозглашал его владелец.
Он зашел в «Деревянный дом», сел за угловой столик и сделал заказ. Живая жизнь кипела вокруг. Он видел ее, слышал ее, обонял ее. Звон посуды на столиках, скрип шатких кресел. Солнечные лучи, в которых плавают клубы дыма.
И тем не менее между ним и окружающим миром сохранялось огромное расстояние. По отношению к людям в целом он испытывал лишь острое раздражение. Все выводило его из себя — то, как они громко жуют, как хлещут портер, каким тяжелым, надсадным становится их пьяное дыхание. Он не спускал им ничего.
«Я забыл, что значит быть человеком. Я зверь».
Потом настроение у него несколько улучшилось — он услышал музыку, которая вливалась в окна таверны, звуки скрипки, разворачивающиеся, словно прекрасный ковер, плывущие над головами, пронизывающие спертый, задымленный воздух.
Казалось, музыка разгоняет сгустившийся вокруг сердца плотный туман.
«Мне знакома эта музыка, — подумал Конор. — Я уже слышал ее. Но где?»
Принесли заказ — густой мясной суп с плавающей в нем зеленью.
— Обычно я прогоняю нищих, юноша, — заметил хозяин. — Но этот слепой так играет, что я вспоминаю детство в конюшнях. Чудесные были годы. — Он утер слезу татуированными костяшками пальцев. — Это от лука в супе, — всхлипнул он и удалился.
Конор налег на суп, наслаждаясь его вкусом и одновременно радуясь странно знакомой музыке.
«Брошу
Чем дольше Конор слушал, тем большее недоумение охватывало его, а потом вдруг все прояснилось.
«Я слышал эту музыку, я даже читал ее».
«Этот слепой», — сказал хозяин.
Конор уронил полную ложку, не донеся ее до рта, вскочил с кресла и начал протискиваться сквозь густую толпу ярмарочного дня. После дымной полутьмы таверны внезапно хлынувший снаружи солнечный свет ослепил его.
«Следуй за музыкой».
Он бежал за ней, словно крыса, завороженная дудочкой Гаммельнского крысолова. [96] Сбоку от входа в «Деревянный дом» собралась небольшая толпа; люди слегка покачивались в такт мягкому адажио. Высокая, одетая в черное фигура в центре круга вытягивала из скрипки звуки, убаюкивающие слушателей.
96
По преданию, в 1284 г. бродячий музыкант избавил немецкий город Гаммельн от наводнивших его крыс, выманив их звуками флейты и утопив в реке. Не получив за работу условленной платы, крысолов увел из города всех детей.
Конор резко остановился, совершенно сбитый с толку, не зная, смеяться или плакать; в итоге из горла вырвались звуки, в которых слилось и то и другое.
Этот музыкант, конечно, был Линус Винтер.
— Значит, Биллтоу не солгал. Вас действительно освободили?
Они сидели за столиком Конора в таверне, с удовольствием попивая портер. Неуклюжие ноги Линуса Винтера были слишком длинны для здешней мебели, ему пришлось вытянуть их под столом, и они торчали с другой стороны.
— Да, освободили, — ответил он, вертя в руках трубку и кисет с табаком. — Хотя я был совершенно уверен, что меня освобождают в том смысле, как я тебе говорил. Николас перед смертью подписал приказ о моем освобождении, и понадобилось несколько дней, чтобы он дошел. И поскольку маршал Бонвилан не высказался определенно о запрете на его исполнение, меня отпустили. Свободен как птица. — Он чиркнул спичкой по поверхности стола и поднес пламя к трубке. — Сомневаюсь, что тебе удалось выскользнуть оттуда с такой же легкостью.
— Да уж.
Винтер улыбнулся, выпуская дым сквозь зубы.
— Я играл в Дублине, в одной симпатичной пивной. И там до меня начали доходить слухи о каком-то булочнике, улетевшем к Луне на воздушном шаре.
— Это был мясник, и, поверьте, до Луны он так и не добрался.
— Тогда я вспомнил, что Виктор только и говорил, что о воздушных шарах, а юный Конор был его учеником. Совпадение? Вряд ли. Ну, я и стал раз в неделю или около того ездить поездом в Уэксфорд в надежде, что ты объявишься. И уже начал думать, что ты не уцелел.