Аврелион
Шрифт:
Лес подступил к приятелям мрачно-тяжелой стеной. Из его глубин веяло прохладой и они, невольно поежившись, переглянулись. До сих пор то, что им казалось делом, затеей, проектом или… еще чем-то значительным, потерялось перед величием этой зловещей массы чужого мира, превратившись в единственно ощущаемое чувство долга – надо идти. Пэр шагнул вперед и раздвинул ветви первых кустарников. Сам по себе Лес не представлял сплошные заросли. Меж отдельно стоящих мощных стволов деревьев, вздымающих свои кроны на десятки метров, ютились чахлые кустики небольших кустарников, прораставших из сплошной лиственной и хвойной подстилки. Ничто
Под пологом Леса еще стояла густая тьма. Пэр достал светильник и надел на плечо. Крит проделал то же самое и их довольно мощные лучи пробили мрак вперед метров на десять-пятнадцать. Точеные цилиндры стволов, могучими колоннами терялись в невообразимой высоте и в свете лучей светильников казались колоннами Храма Творения. Их бесчисленное множество создавало перспективу бесконечного здания, вызывавшее этой бесконечностью невольный страх и потому Крит, тряхнув головой, чтобы сбросить наваждение, сказал:
– Надо пройти вперед. Там ты сможешь приладить триангулему. Здесь пока не имеет смысла.
– Я тоже так думаю.
Они двинулись вглубь Леса. Друзья в первое время привычно двигались от одного ориентира до следующего. Эта тактика была ими отработана в предыдущие заходы в Лес. Но она хороша была только на первых порах. С какого-то неизвестного момента должно было возникнуть некоторое противодействие, которое интеллакты называли Наваждением. Она никак не проявлялось физически, но Пэр всегда в первые моменты его появления ощущал какое-то сопротивление, будто невидимая завеса плотной упругостью отталкивала его в противоположную сторону. В детстве он не понимал, что это такое. И только пару лет назад, в одной из самых длительных попыток пройти как можно дальше, он понял, что невидимая противодействующая сила и есть само Наваждение.
Пэр осторожно стал выспрашивать знакомых, так или иначе побывавших в Лесу, не испытывают ли они что-либо подобное. Но никто не понимал, чего добивается Пэр. Из этого он заключил, что только ему доступно явное ощущение границ этой неведомой силы. И потому Пэр на первых порах мог идти вперед, полагаясь на обычную ориентацию в пространстве. Крит знал о том, что Пэр может чувствовать наступление влияния Наваждения и потому шел рядом с Пэром, не задавая лишних вопросов.
Вдруг Пэр остановился:
– Здесь… я чувствую это.
Крит молча опустил ранец на землю. Достав оттуда триангулему, он протянул ее Пэру:
– Тогда вперед, и да помогут нам боги Лакки!
– Да помогут нам боги Лакки и… дадут сил. Я почему-то боюсь, что не все так просто, - проговорил Пэр, привязывая пластины триангулемы на обувь.
– Проверим, - бодро ответил Крит. – Мне всегда везет в глупых делах. Может, это самое глупое из них! Так что без опасений двинемся навстречу судьбе. Она рассудит нас… или накажет,- добавил он с легкой усмешкой.
– Ну, не все так уж мрачно, - выпрямляясь, пробормотал Пэр. – Нечего плакаться, если дело сделано! А мы его сделали, ну, может, самое главное сделали – оказались здесь. Остался пустяк - всего лишь отшагать чего-то там километров.
Тем временем совсем рассвело. Лучи раннего солнца, скользившие меж колонн-стволов, ясно указывали направление. Друзья поспешили, пока солнце не поднялось выше использовать этот естественный указатель. Пэр, коротко выдохнув, и, чуть помедля, сделал шаг. Триангулема, раскрывшись короткой третью, направила ногу по диагонали, остановив другую ровно на прямом угле. Пэр осторожно перенес вес тела на переднюю ногу и приставил к ней ту, что была на длинном стержне. Сделав так несколько шагов, он остановился.
– Это будет похлеще, чем батчстеп отплясывать, - хмыкнул Крит. – Не знаю, сколько ты так сможешь пройти, но это твой выбор! Я даже сменить тебя не смогу. Слишком разные у нас по длине шаги.
– А ты иди рядом и сочувствуй, как будто сам корячишься на этих ходульках! – в тон ему ответил Пэр. – Хватит прохлаждаться. Поехали дальше. Следи только, чтобы я не сбился с азимута.
– Ладно, я прослежу, хотя лучше было бы иметь что-нибудь вроде компаса.
– Спасибо, утешил. К чему эти сентенции. Ты же знаешь, там, где начинается Наваждение, никакой компас не работает. Даже нейтронно-лучевой репер. Все, я пошел…
По Лесу, в его огромном, пронизанном величественными колоннами древесных стволов, торжественном зале, медленно брели две маленькие фигуры. Час за часом, остающееся за плечами этих, то ли безумцев, то ли смельчаков пространство, накладывало на лицах следы надвигающегося бремени усталости. Время от времени они останавливались, трапезничали, или просто сидели на подвернувшейся удобной кочке, но путь их не становился от этого легче. Эти двое, словно призраки, двигались к только им одним известной цели, достижение которой с каждой минутой становилось все труднее. Пэр первым ощутил появившееся физическое давление на голову. Изнутри, в его груди поместилось нечто горячее, тяжелое, как нагретый на солнце, валун.
От этого ощущения все стало наливаться непомерной тяжестью. Ноги, будто свинцовые, с трудом держали его ставшее чрезмерно тяжелым тело. Пэру было душно. Все, что его легкие могли вместить, не хватало даже на несколько секунд нормального самочувствия, и потому его дыхание и биение сердца ускорялись с пугающей скоростью.
Изнемогая от навалившейся усталости и разлитой в голове безумной боли, Пэр иногда бросал взгляд на Крита. Его серое, будто покрытое рудной скарановой пылью лицо, казалось, потеряло свои очертания, превратившись в сглаженную маску старинных истуканов. Шатаясь, закусив губу и устремив взгляд только вперед, он шел, отдавая все силы сохранению направления движения. Пэр иногда чувствовал, как Крит слабыми толчками сдвигает его непослушное тело в нужную сторону. Пэр уже не понимал, зачем он это делает, но подчинялся и, через силу поднимая ногу, ставил ее на нужное место.
Сколько времени прошло, Пэр не знал. Он не мог даже думать об этом, ибо любая мысль лишала его сил. Он шел, подчиняясь инстинкту и едва ощущаемым толчкам друга в бок или спину. Рев и свист неистового урагана, поселившегося в голове, не давали возможности ни думать, ни говорить. Пэр мог только отмерять взрывающимся пульсом, бьющимся в висках, меру своих шагов: «раз… два…», «раз…два…». Ему было все равно, сколько таких судорожных ударов вмещается в его «раз…два…», но это было единственным, что еще связывало Пэр с его сознанием. «Раз… два…», «раз… два…»… На каком-то этапе Пэр вдруг почувствовал еще что-то, потянувшее его вниз и от этого чуть было не упал. Он едва повернул голову и налитыми кровью глазами увидел лежащее позади тело Крита.