Шрифт:
Книга первая
Аврелион
Глава 1
Из тьмы, такой осязаемой, что, казалось, она как тисками сдавливает голову, постепенно стали проступать пятна неясных свойств и очертаний. Пэр знал, что глаза его открыты. Он попытался приподнять голову, но не смог этого сделать. Пэр напрягся в попытке поднять руку, чтобы ощупать пространство вокруг себя. И с неотвратимо накатывающимся ужасом понял, что у него нет тела. По крайней мере того великолепного торса с прекрасно развитыми бицепсами, которыми так восхищалась Мисса. Он никак не мог понять, почему он не может управлять своим телом, двигать им, как того сейчас желал.
Было и
Через эту непроницаемую оболочку, где находилось только его сознание, ничего постороннего, что стало бы для Пэра знаком извне, не поступало. Он понимал, что жив, но не мог понять, почему ничего не видит и не слышит и не ощущает. Он мог только мыслить.
То, что чувствовал Пэр, было похоже на сон, когда темница, в которой находишься, имеет выход, но его надо найти, а сил и возможностей двигаться нет. Ничто не слушается. Давящий, бесконечный мрак с хаосом мгновенно вспыхивающих и гаснущих проблесков, бледно светящихся нитей и пятен, завораживал его, гипнотизировал, не давая сосредоточиться на главном, – спокойно осмыслить ситуацию, найти что-то основательное, с чего можно было бы начать анализировать свое положение.
Внезапно Пэр почувствовал, как это темное пространство перемещается. Стало ясно, что это пространство приняло положение, подобное стоящему человеку. Пэр ощущал биение сердца, напряжение мускулов, даже, как ему казалось, ток крови в жилах, но совершенно не владел этим телом. Так бывает в бесконечно длящемся кошмарном сновидении, когда всеми силами стараешься убежать, но не можешь пошевелить и пальцем.
Пэр не стал упорствовать в желании немедленно проснуться. Он вдруг ясно понял, что это не сон. Приказав себе замереть, не пытаться овладеть неподвластным и невидимым телом, Пэр невероятным усилием воли заставил подчиниться беспорядочный поток мыслей.
Прежде всего, он сказал себе:
– Я Пэр, интеллакт из Аврелиона…
Потом, осознав эти слова и не найдя в них противоречия с тем, что он знал о себе, добавил:
– У меня есть друг Крит и Мисса…
И тут, словно мощный грозовой поток ливня с разверзшегося небосвода, на него обрушились воспоминания о его жизни, в которую он сейчас тщетно пытался вернуться…
Среди ветвей олеандрового дерева, покрытых густой зеленью, скрывавших искусно сделанный помост, два подростка прилаживали в развилке меж ветвей большую плетеную корзину.
– Знаешь, Крит, я сегодня поднял несколько раз тот камень, который лежит у дома Колона.
Стройный, хорошо сложенный мальчик, с оливкового цвета глазами не смотрел на своего друга. Он знал, что Крит не позавидовал ему, ничуть не сомневаясь в правдивости его слов.
С месяц назад они заключили пари, что тот, кто первым сможет поднять круглый камень, лежащий у порога учителя Колона, тот будет весь месяц старшим в их отношениях. Камень был большим и совершенно круглым, весом в треть каждого из них, так что выиграть пари было непростой задачей.
И вот сегодня Пэр, – так, между прочим, – сказал о своей победе. Крит с достоинством принял свое поражение. Он не стал требовать сделать то же самое в его присутствии. Крит и так бы поверил, потому что Пэр
Его живой ум постоянно требовал загрузки какой-нибудь идеей, решения какой-либо головоломной задачи. Неделю назад он ни с того ни с сего вдруг объявил Криту, что уходит в Лес. Дескать, он хочет потеряться и посмотреть, что из этого выйдет. То есть, он сам выйдет из Него, или его Лес опять выведет на место, с которого он начал в Него заходить.
Вот потому-то они сейчас на этом высоченном олеандре прилаживают уже третью корзину, в которую будут складывать провизию и отдыхать на пути к вершине этого гигантского дерева. Пэр все обдумал, для осуществления своей авантюрной затеи. Он три дня убеждал Крита, что сначала, прежде чем идти в Лес, надо обозреть с высоты дерева все стороны Леса. Может, где-нибудь и покажется в нем просвет.
Подъем на дерево требовал некоторых затрат. Необходимо было смастерить несколько корзин, которые следовало разместить на разной высоте. Пятидесятиметровое дерево с участками гладкого, без единого сучка ствола, мог лишить сил любого, если не принять мер для спокойного и правильного подъема. Пэр и Крит обрыскали все окрестности в поисках необходимой оснастки. Крючья и мотки веревки они достали быстро. Хуже дело обстояло с провизией. Еда, конечно, была, но ее нельзя было унести просто так. Смеси и пасты требовали особой посуды. В конце концов, Пэр сообразил, что большие судки и прочую тару можно прекрасно заменить обычными скарановыми пакетами. Они были стерильны, крепки, вместительны и полностью прозрачны. Если под раздаточный рожок подставить судок, обтянутый таким пакетом, то видеодатчик не разглядит подмену. И совершенно беспрепятственно выдаст всю порцию прямо в пакет. Так можно набрать еды на несколько дней. И унести из гастория, обмотав вокруг себя.
Укрепив корзину, мальчики осторожно присели на этой развилке, опасаясь соскользнуть с гладкой, шелушащейся коры. Крит удовлетворенно вздохнул и сказал:
– Ты, Пэр, сумасшедший! Я бы никогда не смог предпринять что-то подобное. Но мне нравиться! Нравиться даже просто сидеть на такой верхотуре. Это ж надо, так все устроить! Тебе, наверное, даже не страшно?
– Нет, – рассеянно ответил Пэр, занятый в это время какой-то мыслью. – Слушай, Крит. Нам так и за два дня не добраться до верха. Надо поставить автосканы коммуникаторов на «сон», а самим остаться здесь. И до темноты мы сможем подняться еще на два яруса ветвей.
– Боги Лакки! Нас все равно обнаружат! Это нарушение распорядка и мы поплатимся за это! Ты забыл, наверное, что Наваждение, которое Лес насылает на тех, кто хочет пройти через него, непреодолимо?
– Наваждение может сбить с пути только того, кто идет в Лес просто так, для любопытства. А я придумаю что-нибудь такое, чему Наваждение не сможет помешать.
– Это невозможно, Пэр! Сколько раз нам жрецы на уроках Творения говорили об этом. И всегда предупреждали о бесполезности таких попыток…