Австралийская улика
Шрифт:
– Может быть, мы на пляже одежду себе подберём? - высказал предположение Крот. - В такой солнечный день там будет много народу, без проблем обновим гардероб.
– Неплохая идея, - одобрил Хруль.
Все трое уже стояли раздетые в трусах и в майках. Одежду по примеру Лысого каждый скрутил в узел и держал подмышкой.
– Я понял, почему Лысый одежду не выбросил, - сказал Хруль. - Если менты найдут робу, то они поймут, что мы переоделись. Нам тогда хуже будет. Менты шире по сторонам смотреть начнут. А так они будут концентрировать внимание на людях, одетых в чёрную одежду. Не додумаются
– Ну, вы и умные! - с восхищением сказал зэк по кличке Музыкант.
– Команда, на старт, марш! - Хруль первым лёгкой трусцой побежал к шоссе.
Следом за ним побежал Крот, завершал группу Музыкант.
Утро было ясное, солнечное.
Беглецы в стремительном темпе пересекли шоссе, затем парк и без проблем добежали до городского пляжа.
Горожане, испытывающие за зиму недостаток ультрафиолетовых лучей, спешили загорать. Возле воды они моментально оголялись до купальных костюмов и подставляли солнцу бледные тела.
Пляж заполнялся народом так быстро, как наполняется стадион перед разрекламированным, решающим футбольным матчем. Когда солнце достигло зенита, на пляже стало тесно, как на настоящем восточном базаре.
Беглецы сидели на тёплом песке, со всех сторон окружённые беззаботно отдыхающими людьми. Из транзисторов неслась бодрая музыка, прерываемая выпусками очередных новостей. Вскоре они услышали сообщение о побеге из тюрьмы особо опасных преступников. Потом дикторы повторяли его через каждые полчаса.
Хруль сидел на песке, обхватив жилистые голени руками. Изучающим взглядом рассматривал окружающих людей. Они, словно слегка одурманенные свободой, беззаботно предавались забавам на свежем воздухе, выбирая развлечения каждый по своему вкусу.
Кто-то, уцепившись за длинный фал курсирующей вдоль берега моторной лодки, испытывал наслаждение от катания по глади реки на водных лыжах; другие, объединившись в группу, с полной отдачей накопленных сил, били по летящему мячу, играя в волейбол. Молодёжь брала напрокат вёсельные лодки и катамараны и уходила в плавание по реке, оставив без присмотра на берегу одежду.
Проводя в путь пристальным взглядом компанию молодых людей из трёх юношей и трёх девиц, в обнимку устроившихся на катамаране и отчаливших от берега, Хруль тут же, переведя взгляд на оставленную одежду, тихо произнёс:
– Наш час настал. Первым делом мы поменяем место и сядем ближе к одежде уплывших в речной круиз молодых людей. Но сначала я предлагаю всем искупаться. Идите за мной и делайте то же, что и я.
Он встал и пошёл в реку. Крот и Музыкант, переглянувшись между собой, без комментариев оценили гениальный замысел Хруля и спустя несколько мгновений пошли за ним. Арестантскую робу, завязанную в узел, они так же, как и Хруль, взяли с собой.
После водных процедур вся тройка, не привлекая к себе внимания, вышла из реки и устроилась на песке возле вещей молодых людей.
Спокойно одевшись в чужую одежду, беглецы удалились с пляжа. На улице они без лишних слов расстались и тут же потерялись в городской толпе.
Отойдя от пляжа на три квартала, Хруль устроился в сквере на скамейке в тени цветущего куста акации. От арестантской робы он освободился по пути, выбросив в мусорный бак. Из заднего кармана краденых брюк извлёк, неожиданно для себя, пятьсот рублей, и эта находка его обрадовала. В нагрудном кармане джинсовой рубашки нашёл удостоверение с красными корочками на имя Таранова Виктора Григорьевича, контролёра городского отдела торговой инспекции.
Хруль тут же пошёл в кафе и, купив кофе и гамбургеры, с наслаждением принялся есть, одновременно мысленно соображая, какую выгоду ему может принести неожиданная находка удостоверения.
Хруль, а в жизни тридцатидвухлетний Хрулёв Семён, был по натуре ловкачом и приспособленцем первого сорта. Ему повезло быть первым и единственным ребёнком у престарелых родителей. Мать родила его в сорок два года, а отец испытал радость отцовства и того позже - в пятьдесят лет. Так случилось у этой семейной пары. Мать Хруля не выходила замуж до сорока лет, отец до встречи с ней жил в бездетном браке.
Хруль, с первых минут появления на свет, стал объектом постоянной, чрезмерной опеки и неуёмной заботы родителей. В этой семье смысл жизни двух взрослых людей заключался в удовлетворении всех желаний и потребностей маленького идола. С раннего детства Хруль был обласкан, зацелован и затискан чрезмерной материнской любовью. Он - «погода в доме»: потому, смеялся ребёнок или плакал, зависело, светило ли в семье солнце и окружающий мир был наполнен радостью и весельем или, наоборот, наплывали чёрные тучи, и над взрослыми нависала тяжесть тревоги и беспокойства.
Вдобавок ко всему, Хруль рос хилым и болезненным. От посягательств коварных микробов и вирусов, вредного воздействия холода и сквозняков его защищали и берегли всеми возможными способами: кутали, грели, парили, ограничивали контакты с ровесниками, пичкали всевозможными пилюлями и витаминами. Постепенно из Хруля выросло избалованное, изнеженное существо, не способное противостоять ни одному вызову со стороны внешнего мира.
Отец скоропостижно скончался, через три года умерла мать, и тринадцатилетнего подростка отдали в детский дом.
Попав в совершенно иную среду обитания, в которой физическая сила является основным источником выживания и утверждения своего «я», Хруль частенько ходил со следами от полученных тумаков и затрещин. То на лице, то на голове у него зачастую виднелись ссадины и синяки; в детдоме среди сверстников решающим аргументом в любом споре был вес кулака оппонента.
Он рано понял: для того, чтобы выжить в коллективе, нужно либо быть сильным физически, либо уметь приспосабливаться к непредсказуемым характерам сверстников таким образом, чтобы не ощущать на себе злую энергию их недовольства. Постепенно осознал, что в споре гораздо лучше промолчать, чем возражать сверстнику, который сильнее. Неплохо сказать что-нибудь лестное, это, несомненно, вызовет его расположение. Он нашёл удачный способ выхода из «аварийных» ситуаций: опорочить кого-то, с целью свалить с себя вину. Таким образом, приспособленчество со всеми его низкими чертами стало нормой жизни Хруля.