Австралийские рассказы

Маршалл Алан

— Долго они будут чинить трактор? — спросила она.

— До конца недели.

Кен не скрывал раздражения.

Она понимала, что унизила его в глазах друзей. Когда машина тронулась, она придвинулась к нему, и он на секунду задержал взгляд на ее маленьком сосредоточенном лице, смутно белевшем в сумраке машины.

— Мы прочешем этот кусок зарослей на той неделе. Надеюсь, он попадет между тракторами, когда они потащат цепь, и делу конец.

— Он вооружен?

— Да. Вооружен. Он уже много лет сам добывает в зарослях что ему нужно. И берет у других. Сейчас он, наверное, опасен.

— Интересно, почему он ведет такую жизнь? — сказала она в раздумье.

— Этого теперь никто не узнает.

— Надо соблюдать осторожность.

— Нас там соберется несколько человек, как-нибудь уследим за ним.

— Пока еще он никому не угрожал?

— Не угрожал. Но он пока не брался за такие большие дела. И полиция тоже пока не связывалась с ним. Теперь-то понятно почему. Он обвел их вокруг пальца.

— А заодно и вас.

— Согласен. И нас.

— Извини, Кен, —сказала она. —Просто... просто мне хочется, чтобы ты дал ему возможность как-то существовать.

— И делать, что ему вздумается.

— В конце концов он не сделал ничего особенного.

— Только сломал трактор.

— Он, наверное, ненавидит тракторы, — сказала она, как будто забыла о муже и пыталась вслух разобраться в собственных мыслях.

— Тем более мы не можем допустить, чтобы он здесь оставался.

— Это верно, что вы непременно должны расчистить этот участок?

— Да. Мы каждый год расчищаем какой-нибудь участок. И получаем за это скидку с налогов. А при таких налогах, как сейчас, нам без скидки не обойтись.

— Значит, тот, кто хочет, чтобы здесь хотя бы ненадолго все осталось по-прежнему, просто не имеет права на жизнь?

Он посмотрел на нее, озадаченный.

— Осталось по-прежнему?

Возможно, это было не совсем то, о чем она думала, но она не сумела найти более точные слова. Ей было не так легко сказать, не так легко объяснить, что ее тревожит. Она вдруг с гнетущей отчетливостью увидела серые, растекающиеся во все стороны пригороды, изрезанные черными линиями дорог, сбитые в кучу городские строения, бесконечную вереницу маленьких домиков, облепленных безвкусными украшениями, вроде того дома, который построили он и его родители на длинном пологом склоне, уничтожив ради этого почти все, что на нем росло. Будто он — мучительно стучало у нее в голове — ненавидит эту землю, которую она, как ни странно, успела полюбить за то недолгое время, что провела в этих местах. И, может быть, еще хуже: он даже не понимает, что делает, — сам орудие какой-то более могучей силы. Ослепленный гордостью. Ей казалось, что она узнала что-то, о чем не может ему рассказать, и это отдалило их друг от друга.

— А мы обязательно должны все изменять? — спросила она упавшим голосом. — Все уничтожать, чтобы снова и снова что-то выращивать, что-то изготовлять, гнаться за скидкой? Вы истребляете даже какие-то жалкие несколько акров леса, где животные и птицы...

— Животные и птицы... — подхватил он. — Нельзя остановить прогресс.

— Ответ, на который нечего ответить. — Они подъезжали к ферме, вдоль дороги замелькали раскидистые деревья. — Значит, мы все должны смириться.

Он притормозил, чтобы въехать в ворота, и при свете фар она увидела фасад дома, как будто они свернули на одну из улиц пригорода. Как только он выключил мотор, их оглушила тишина. Мгновение они сидели не шевелясь, потом его рука мягко опустилась на ее плечи, и он привлек ее к себе — движение, выражавшее потребность в защите, которую испытывали они оба, вопреки разъединявшим их словам.

— Может быть, — начал он с расстановкой, — все дело в том, что ты сумасшедшая, оттого ты мне так и нужна. Ты... ты — другая...

— Знаешь, Кен... Боюсь, дело в том, что я правда тебя люблю и... наверное, ты тоже мне нужен.

— Но ты предпочла бы обойтись...

— Возможно, предпочла бы.

— Ну и неразбериха.

— Может быть, все еще образуется, — сказала она и засмеялась вместе с ним.

В доме на минуту приоткрылась дверь, и свет выплеснулся на крыльцо — кто-то выглянул посмотреть на машину.

Они условились провести субботу и воскресенье на ферме, и она ждала, что он заедет сразу после завтрака. Ее маленький чемодан уже стоял на крыльце, но его все не было, и она вернулась в комнату. Рассерженная его опозданием, она нехотя достала краски и занялась таблицами растений, над которыми трудилась последнее время. Сначала она делала зарисовки местных цветов, их причудливых семян и листьев только для того, чтобы помочь ученикам, но постепенно увлеклась и теперь каждую свободную минуту занималась поисками новых экземпляров. Многие из них она сначала даже не могла определить. А сейчас надеялась, хотя никому об этом не говорила, что ей удастся издать свои таблицы, если она сумеет зарисовать все растения нескольких областей.

Около девяти утра она услышала, что он подъехал. Когда машина тронулась, он сказал:

— Повалено несколько изгородей там, где кончаются владения Хэдли. У нас на этой неделе было столько дел, что мы туда не добрались, и овцы ушли в заросли. Большинство удалось вернуть.

— Но не всех?

— Не всех.

— Жаль, — сказала она, как будто овцы ушли по ее вине.

— Он знает, что мы собираемся начать расчистку в тех местах, и старается напоследок досадить нам чем только может.

Ей не хотелось возражать, чтобы он не подумал, будто она намеренно ищет ссоры, но слова напрашивались сами собой, и она не могла их не произнести — слишком легко он избегал главного.

— Ты в этом уверен, Кен? Ты уверен, что он просто мстит вам? И ничего больше?

— Конечно уверен. До сих пор у него это неплохо получалось.

— И все дело только в мести?

— А в чем же еще? Он знает, что не остановит нас.

— Наверное, да.

— Ну, значит, я прав.

— Нет... может быть, просто все мы должны что-то делать. Во имя того, во что верим.

Он покачал головой:

— Думай как хочешь. Я знаю одно: эту землю нужно использовать.

— Согласна, Кен.

— Нельзя, чтобы все только мечтали. — Он рассмеялся, будто решил, что не стоит больше сердиться. — Угораздило же меня связаться с такой вот мечтательницей. Может, все еще образуется, как ты говоришь. Ты будешь мечтать. Я буду работать.

Она улыбнулась и, скрестив руки на груди, погладила плечи.

— Ты думаешь, мы сможем переделать друг друга?

— Придется рискнуть.