Австрийская экономическая школа
Шрифт:
Тем не менее стоит сказать: Луис де Молина был первым теоретиком, отметившим, что депозиты и банковские деньги вообще, которые он называет латинским термином chirographis pecuniarum, образуют такую же часть денежной массы, как и наличные. Фактически Молина еще в 1597 г., задолго до Пеннингтона, сделавшего то же самое в 1826 г., сформулировал фундаментальную идею о том, что имеющегося в обороте запаса звонкой монеты не хватило бы для оплаты всех совершаемых на рынке денежных сделок, если бы в обороте не участвовали деньги, выпускаемые банками: банкноты, эмитируемые под созданные депозиты, и чеки, выписываемые вкладчиками против своих депозитов. Благодаря финансовой деятельности банков из ничего возникают новые деньги в форме депозитов, которые используются в сделках (Molina 1991, 147).
Наконец, падре Хуан де Мариана написал еще одну книгу, Discurso sobre las enfermedades de la compa'i~na, которая была опубликована посмертно в 1625 г. В этом труде Мариана доказывает — в истинно австрийском стиле, — что по причине отсутствия информации правительство не в состоянии организовать гражданское общество на основах приказов и принуждения. В самом деле, государство не имеет возможности получить информацию, которая требуется для того, чтобы его распоряжения обеспечивали координацию, а потому результатом его вмешательства
Mariana J. de. (1768) Discurso de las enfermedades de la Compa~n'ia. Madrid: Imprenta de D. Gabriel Ram'irez, calle de Barrionuevo.
В общем, схоласты испанского золотого века смогли сформулировать то, что позднее стало ключевыми теоретическими принципами австрийской экономической школы, а именно: во-первых, субъективную теорию ценности (Диего де Коваррубиас-и-Лейва); во-вторых, правильную взаимосвязь между ценами и издержками (Саравиа-де-ла-Калье); в-третьих, динамическую природу рынка и нереализуемость модели равновесия (Хуан де Луго и Хуан де Салас); в-четвертых, динамическую концепцию конкуренции, понимаемой как процесс соперничества между продавцами (Кастильо де Бовадилья и Луис де Молина); в-пятых, принцип временного предпочтения (заново открытый Мартином де Аспилькуэтой); в-шестых, глубоко искажающее воздействие инфляции на экономическую жизнь (Хуан де Мариана, Диего де Коваррубиас и Мартин де Аспилькуэта); в-седьмых, критический анализ организации банковского дела на основе частичного резервирования (Саравиа-де-ла-Калье и Мартин де Аспилькуэта); в-восьмых, признание того, что банковские депозиты образуют часть денежной массы (Луис де Молина и Хуан де Луго); в-девятых, невозможность организовать общество на основе приказов и принуждения по причине отсутствия информации, которая могла бы обеспечить координацию на основе таких приказов (Хуан де Мариана); и, в-десятых, либертарианскую традицию, согласно которой все неоправданные вторжения в рыночную деятельность представляют собой нарушение естественного права (Хуан де Мариана).
Итак, с полным основанием можно утверждать, что, хотя динамическая, субъективистская концепция рынка была подробно разработана Карлом Менгером в публикации 1871 г., истоки ее находились в Испании. Именно здесь, в Саламанкской школе, мы находим интеллектуальные корни австрийской экономической традиции. Подобно современной австрийской школе, Саламанская школа, в отличие от неоклассического подхода, характеризуется прежде всего подлинным реализмом и строгостью аналитических предпосылок.
Чтобы понять, как испанские схоласты смогли повлиять на развитие австрийской экономической школы, давайте вспомним, что в XVI в. Карл V, император и король Испании, посадил на австрийский престол своего брата Фердинанда I. Этимологически «Австрия» означает «восточная часть империи» — империи, которая в то время включала практически всю территорию континентальной Европы, за исключением одной только Франции, которая оказалась в изоляции и была со всех сторон окружена испанскими войсками. С учетом этого нетрудно понять, каким образом испанские схоласты смогли оказать интеллектуальное влияние на австрийскую школу — то была отнюдь не случайность и не каприз истории, а закономерный результат тесных исторических, политических и культурных связей между Испанией и Австрией, развивавшихся с XVI в. ( B'erenguer 1993 , 133—335). В этих связях, поддерживавшихся на протяжении нескольких столетий, важнейшую роль играла Италия, служившая культурным мостом для интеллектуального обмена между дальними концами империи (Испанией и Австрией). Таким образом, у нас есть достаточно сильные аргументы в пользу тезиса о том, что по крайней мере в момент своего зарождения австрийская школа была продолжением испанской традиции.
B"ohm-Bawerk E. von. (1921a) Exkurs VIII. Betreffend den Wert von Produktivg"utern und das Verh"altnis von Wert und Kosten // B"ohm-Bawerk E. von. (1921) Bd. III.
Главной заслугой Карла Менгера было то, что он открыл и вдохнул жизнь в эту континентальную испанскую католическую традицию, которая пребывала в упадке и была практически забыта из-за триумфа протестантской реформации и «черной легенды», направленной против всего испанского, а особенно из-за пагубного влияния Адама Смита и всей классической школы политической экономии на историю экономической мысли. Как отмечает Мюррей Ротбард, Адам Смит отбросил все, относившееся к субъективной теории ценности, центральной роли предпринимателя и попыткам объяснить цены, складывающиеся на реальном рынке, и выдвинул на передний план трудовую теорию ценности, которую позднее Маркс, доведя дело до логического конца, положил в основание своей теории капиталистической эксплуатации. Более того, Адам Смит сосредоточил свои усилия на объяснении «естественной» цены, соответствующей состоянию долгосрочного равновесия, модели равновесия, в которой демонстративно отсутствует предпринимательство, а вся необходимая информация предполагается доступной (позднее неоклассические теоретики равновесия использовали эту модель для критики мнимых «провалов рынка» и оправдания социализма и вмешательства государства в экономику и гражданское общество). Кроме того, Адам Смит пропитал экономическую науку кальвинизмом, примером чего служат его поддержка запрета ростовщичества и различение между «производительными» и «непроизводительными» занятиями. Наконец, Адам Смит порвал с радикальной позицией laissez faire, выдвинутой его континентальными (испанскими, французскими и итальянскими) предшественниками и сторонниками естественного права, и ввел в историю идей вялый «либерализм», в такой степени изрешеченный исключениями и прояснениями, что его могли бы принять даже многие из современных социал-демократов (Rothbard 1995a).
Поэтому, с точки зрения австрийской традиции,
Хайек Ф. А. фон. (2003) Использование знания в обществе //
К счастью, несмотря на победоносный интеллектуальный империализм английской классической школы, подчинившей себе развитие экономической теории, католическая континентальная традиция, взлелеянная схоластиками испанского золотого века, не была забыта окончательно. Более того, она оказала влияние на двух известных экономистов — ирландца Кантильона и француза Тюрго. По большому счету именно этих двоих и следовало бы считать истинными основателями экономической науки. Примерно в 1730 г. Кантильон написал работу «Опыт о природе торговли вообще», которую Джевонс рассматривал как первый систематический трактат по экономике. В этой книге Кантильон выдвигает на первый план фигуру предпринимателя в качестве движущей силы рыночного процесса и объясняет, что увеличение количества денег не затрагивает сразу общий уровень цен, а наносит ущерб реальной экономике шаг за шагом, постепенно, затрагивая и искажая устанавливающиеся на рынке относительные цены. Это знаменитый эффект Кантильона, который позднее был скопирован Юмом и включен Мизесом и Хайеком в анализ капитала и экономических циклов ( Cantillon 1959 ; Кантильон 2007
Cantillon R. de. (1755) Essai sur la nature du commerce en g'en'eral. London: Frank Cass, 1959.
Кантильон К. (2007) Опыт о природе торговли вообще // Первыеэкономические системы. М: Эксмо.
Задолго до Адама Смита маркиз д’Аржансон (в 1751 г.) и особенно Тюрго дали точное описание рассеянной природы знания, воплощенного в социальных институтах, понимаемых как стихийные порядки. Впоследствии анализ последних стал одним из важнейших элементов исследовательской программы Хайека. Уже в 1759 г. Тюрго в «Похвальном слове Венсану де Гурнэ» сделал вывод: «Нет нужды доказывать, что каждое частное лицо является единственным судьей самого выгодного использования своей земли и своих рук. Оно одно знакомо с местными условиями, без знания которых самый просвещенный человек может рассуждать лишь вслепую. Только оно обладает опытом, тем более надежным, что таковой ограничен одним предметом. Оно приобретает знание с помощью повторных опытов, посредством своих успехов, путем потерь и поучает житейскую сноровку, тонкость которой, заостренная изучением потребности, далеко превосходит теорию равнодушного наблюдателя, поскольку последним движет необходимость». Вслед за Хуаном де Марианой Тюрго также отмечает «абсолютную невозможность управлять посредством неизменных правил и постоянного наблюдения за множеством операций, сама необъятность которых препятствует ознакомлению с ними. Более того, они постоянно зависят от массы непрерывно меняющихся обстоятельств, не поддающихся никакому воздействию и даже предвидению» ( Turgot 1844 , 275, 288; Тюрго 1961
Turgot A. R. J. (1844) 'eloge de Gournay // Oeuvres de Turgot. Vol. I.P. 262—291. Paris: Guillaumin.
Тюрго А. Р. Ж. (1961) Похвальное слово Венсану де Гурнэ // Тюрго.Избранные экономические произведения. М.: Соцэкгиз, 1961.
Даже в Испании периода длительного упадка XVIII—XIX вв. схоластическая традиция не исчезла окончательно, даже несмотря на сильнейший комплекс неполноценности в отношении англосаксонского интеллектуального мира. О сохранении этой традиции свидетельствует тот факт, что другой испанский католический автор смог разрешить парадокс ценности и четко сформулировать закон предельной полезности за 27 лет до того, как Менгер опубликовал «Основания политической экономии». Этим писателем был каталонец Хайме Балмес [Jaime Balmes (1810—1848)], ставший, несмотря на краткий век, ведущим томистским философом Испании своего времени. В 1844 г. он опубликовал статью «Истинное понимание ценности, или Мысли о происхождении, природе и разнообразии цен», в которой не только разрешил парадокс ценности, но и ясно изложил закон предельной полезности. Балмес задается вопросом: «Почему драгоценный камень стоит больше, чем кусок хлеба, удобная одежда или, возможно, даже здоровое и уютное жилище?» — и отвечает: «Это не трудно объяснить. Поскольку ценность вещи определяется ее полезностью или способностью удовлетворять наши нужды, чем нужнее она в этом отношении, тем ценнее она будет. Следует также помнить, что, если число средств возрастает, потребность в любом из них в отдельности понижается, потому что, когда есть выбор из большого количества, никакое отдельное средство не будет незаменимым. Следовательно, существует необходимая связь, своего рода пропорция, между увеличением или понижением ценности и редкостью или изобилием чего-либо. Кусок хлеба стоит немного, но это объясняется его необходимостью для удовлетворения наших потребностей, потому что хлеба у нас в изобилии. Однако, если это количество уменьшится, его цена быстро пойдет вверх и достигнет любого уровня, что можно наблюдать в периоды нехватки. Последнее явление особенно наглядно в отношении всех видов благ в городе, долго осаждаемом во время войны» ( Balmes 1949 , 615—624). Благодаря вкладу Балмеса континентальная традиция описала полный круг и подготовила почву для работы Карла Менгера и его австрийских учеников, которые спустя несколько десятилетий завершили разработку этой традиции, отточили ее до совершенства и вдохнули в нее новую жизнь.
Balmes J. (1949) Verdadera idea del valor o reflexiones sobre el origen, naturaleza y variedad de los precios // Balmes J. Obras completas. T. V. Madrid: BAC.