Австрийский моряк
Шрифт:
Да, судя по темно-зеленым мундирам, это были итальянцы — девять человек выпрыгнуло из кузова и побежало к бухте. Я понимал, что судьба моя в итоге будет зависеть от того, скольких я убью или раню, поэтому первый выстрел должен быть предупредительным. Тщательно прицелившись поверх головы переднего в строю, я нажал на спуск. Дыма, к счастью, не было — старые «манлихеры» создавались под черный порох, но к этому патроны были более современным. Солдаты помедлили и закрутили головами. Потом снова побежали вперед. Что же, думаю, предупреждению вы не вняли, так что пеняйте на себя. Я вложил в затвор патрон, прицелился и выстрелил. Ведущий пошатнулся и схватился за плечо. Остальные остановились и уставились на командира. Потом бросились искать укрытие в вереске. Залп протрещал в теплом вечернем воздухе как сухие палки под ногами. Несколько пуль просвистело у меня над головой, но итальянцы слабо представляли, где я прячусь, и особого желания уточнять тоже не проявляли. Раненый заковылял обратно к грузовику, остальные залегли где были. Похоже, ситуация обещала быть патовой до тех пор, пока враг не получит подкрепление и не пойдет на штурм гребня. Итальянцы ограничивались тем, что палили в мою сторону время от времени, я же стрелял всякий раз как из кустов выглядывала голова, а это случалось редко. Трудно было сказать, сколько так продлится, но итальянцы не знали о происходящем в бухте, и каждая минута помогала немцам развести пары и снять каботажник с мели.
Было как-то странно спокойно лежать там в лучах послеполуденного солнца, среди шныряющих вокруг меня ящерок, совершенно не догадывающихся о происходящей драме. То вполне могли быть последние минуты моей жизни — если дело дойдет до штурма, итальянцы едва ли станут миндальничать. Но как ни странно, это меня совсем не заботило. После чудесного спасения от гибели в подводной лодке несколько часов назад, смерть утратила, казалось, весь свой ужас.
Но вскоре реальность снова заявила о себе: по дороге ко мне приближались два клуба пыли. Я загнал очередной заряд, выждал, пока первый грузовик окажется на дистанции выстрела, и спустил курок. Щелк — и все! Я передернул затвор, выбросив патрон, вложил новый и опять нажал на собачку. Черт побери, снова осечка! Я открыл затвор и заглянул внутрь — заржавевший за годы небрежения боек сломался. Не оставалось ничего иного как ждать итальянцев и отбиваться ружьем как дубиной. Прошло, по моим прикидкам, около получаса — за это время немцы должны уже снять судно с мели. Тут за спиной послышался шорох кустов. Я повернулся, готовясь угостить нападающего добрым ударом приклада. Но вовремя сообразил, что передо мной немец, тот самый молодой моторист, которого я спас утром.
— Пожалуйста, герр лейтенант… Корабль на плаву и под парами. Я вас забрать пришел.
— Что значит забрать меня, балда? Тут внизу три грузовика итальянцев — мы и двух метров не успеем отплыть как из нас дуршлаг сделают.
— Нет, прошу вас, герр лейтенант! Я ведь специально за вами поднимался… У нас есть шанс!
Ладно, думаю, все равно, где погибать. И мы ушли, украдкой пробираясь вдоль гребня, пока пули свистели над нами или выбивали фонтанчики щебня. Как раз когда мы достигли края хребта над бухтой, воздух над нашими головами разорвало пулеметной очередью. Каким-то чудом нам удалось невредимыми скатиться на пляж. Каботажник был на плаву и дал свисток, когда мы бросились к шлюпке. Мы запрыгнули в нее и стали грести как одержимые, а первые итальянцы уже вышли к бухте. Пули со шлепками врезались в воду вокруг, пока мы приближались к судну, а одна расщепила планшир в том самом месте, где за секунду до этого находилась моя рука. Но мне думается, итальянцы слишком запыхались от бега, чтобы точно целиться. Шлюпка ткнулась в бок корабля, я ухитрился взобраться по канату и перевалить через фальшборт, а пули барабанили по стальным листам, обдавая нас брызгами расплавленного свинца. Я упал на палубу, потом привстал, втаскивая через поручни своего немецкого компаньона. Он проделал уже полпути, потом замер, и лицо его приняло озабоченное выражение, словно вспомнил, что забыл выключить газ, выходя из дому.
— Давай! — закричал я и высунулся сильнее, чтобы втащить парня на борт. Моторист закашлялся, потом вздрогнул слегка и отпустил канат. Я перегнулся и увидел как мой спаситель опускается на дно бухты, оставляя за собой расплывающийся кровавый след. Думаю, кости бедняги до сих пор там. Я так и не узнал его имени.
Каким-то образом нам удалось выбраться из бухты. Пули свистели вокруг и стучали по бортам, а мы с Леманном вели корабль, лежа на палубе у штурвала. И правильно поступили, потому как почти на самом выходе точно нацеленная пулеметная очередь разнесла нактоуз и штурвал в щепки. Нам пришлось рулить при помощи подвернувшегося под руку гаечного ключа, накинутого на ось штурвала.
Но минут через двадцать, когда мы вышли за пределы дальности винтовок, стрельба поутихла. Труба каботажника была изрешечена пулями, судно набирало воду через разошедшиеся швы в носу, но помпы пока справлялись, при условии, что два человека постоянно качали. Приближался вечер, поэтому в пути вдоль албанского побережья нас обещала укрыть темнота.
Рассвет следующего дня застал нас к югу от Дураццо, по-прежнему в зоне боевых действий и без угля. Нам пришлось отдирать палубный настил и кидать доски в топку. Примерно в шесть тридцать послышался крик впередсмотрящего:
— Четырехтрубное судно, пятнадцать градусов справа по борту!
Мы ждали, затаив дыхание, пока незнакомец сближался с нами. Как будет обидно, если наш дерзкий побег закончится провалом в последнюю минуту! Затем выдох облегчения — это был австрийский эсминец, на самом деле ничто иное как «Кайзеръегер» под командой моего старого приятеля по Военно-морской академии корветтенкапитана рыцаря фон Убальдини. Он собственной персоной стоял на мостике и окликнул нас через рупор:
— Эгей! Что за корабль?
— Итальянский каботажный пароход, название неизвестно, — ответил я, сложив ладони. — Идем с Корфу в Бокке, на борту тринадцать уцелевших после кораблекрушения членов команды кайзеровской германской субмарины UB-4, лейтенант австрийского флота и греческий жандарм.
Было очень приятно видеть как у старины Убальдини выпал из глаза монокль, когда я ступил на палубу «Кайзеръегера» — небритый, воняющий мазутом оборванец в рваном тельнике и брюках, покрытый сажей после долгой вахты в кочегарке.
— Du lieber Gott [30] , Прохазка! — только и смог выдавить он. — Это и в самом деле ты?
«Кайзеръегер» отбуксировал нас в Каттаро, к почетной встрече. Фюрстнера отправили на госпитальный корабль, чинить череп. Операция прошла удачно. Позже капитан-лейтенант вернулся в Германию, получил под команду большую лодку и не вернулся с патрулирования к западу от Ирландии в 1917 г. Что до меня, то я получил германский железный крест Первого класса, и что еще важнее — заверенный печатью документ, подтверждающий мою способность командовать субмариной типа BI.
30
«Боже милостивый»
Единственной проблемой оставался греческий жандарм. Он сидел под замком в Каттаро, пока власти решали как с ним поступить. В газетах Антанты и нейтральных стран появилась информация, что мы перерезали бедолаге горло и выкинули за борт. Греческий посол в Вене вручил ноту протеста, а про-антантская фракция в греческом правительстве потребовала разрыва дипломатических отношений с Германией и Австрией. Наконец проблему разрешил мой старый товарищ рыцарь фон Трапп, командир U-14. Уходя в очередное плавание, он взял грека с собой и высадил под покровом темноты на Корфу близ Антикораксиона. На деле жандарм не очень-то горел желанием возвращаться к жене и семерым ребятишкам, но в итоге Трапп уломал его, вручив в качестве подарка рюкзак с сигарами, шоколадом, коньяком и прочими сокровищами, добытыми U-14 во время предыдущего дозора.
— В конце концов, — сказал мне Трапп перед выходом в море, — если уж возвращаться из мертвых, так лучше первым классом.
Глава десятая
После гибели UB-4 мне дали месячный отпуск: отчасти для восстановления, отчасти потому как обещанная мне «окарина» не была еще готова. Отпуск я провел в Вене, остановившись у тети Александры, старшей сестры моей покойной матушки, в ее квартире на Йозефгассе в Восьмом округе.