Австрийский моряк
Шрифт:
— А откуда вы знаете? Об этом нет ни слова в лоциях.
— Знаю, что нет, но это факт. Поверьте мне, я вот уже пятнадцать лет хожу в этих водах, и знаю их как свои пять пальцев.
Фюрстнер закусил губу. Я видел, что вопреки всему он намерен упрямо переть на ветер. Но тут вмешался старина Нептун, наслав волну, перекатившуюся через рулевую рубку. Нас с капитаном едва не смыло, а изрядная порция воды хлынула через открытый люк в центральный пост. Послышался звон посуды и грохот незакрепленных предметов, а за ними раздалась одна из самых смачных тирад, когда-либо покидавших уста моряка. Как я понял, спор разрешился в мою пользу.
— Ну ладно, приготовиться к повороту!
— Нет! — завопил я. — Только не на поверхности! Стоит нам повернуться лагом, нас опрокинет! Лучше погрузиться метров на десять, и уже там совершить разворот!
Скрывшись под волнами, UB-4 легла на курс норд-вест. Существует распространенное заблуждение, что море внизу всегда спокойное, даже если на поверхности бушует шторм. Но и на пятнадцати метрах UB-4 тяжело раскачивалась. Однако здесь мы хотя бы укрылись от ветра, и через час обогнули западную
Если вам выпадет когда-нибудь шанс, обязательно посетите Бокке-ди-Каттаро, я настаиваю. Думаю, другого такого места во всей Европе не найдешь — это как будто самый живописный норвежский фиорд вырезали целиком и отбуксировали в широты, на которых растут кактусы, лимоны и бугенвилии, где поросшие сосной известняковые утесы обрываются в бирюзовые воды трех бухт, где обнесенный стенами город Каттаро притулился под сенью горы Ловчен, отчего даже в самый жаркий летний день на улицах его всегда тенисто и прохладно. В те времена Бокке считался одной из самых южных точек гасбсбургской империи. Но Австрия есть Австрия, и как следовало ожидать, за предшествовавшие 1914 годы никто и пальцем о палец не ударил, чтобы превратить такую превосходную естественную гавань, расположенную у самого устья Адриатики, в военно-морскую базу. В конечном счете, заявляли гражданские чиновники из Вены, Италия наш союзник, а скудный бюджет едва позволяет строить новые корабли, не говоря уж о базах. Коммуникации с остальной частью монархии обеспечивались однолинейной узкоколейкой, идущей от Мостара. Уже в 1914 она была наполовину изношена, и тяжелые припасы, вроде торпед или дизтоплива, доставлялись из Полы на каботажных судах. Но даже так железная дорога была катастрофически перегружена, поэтому моряк, получивший десять дней отпуска, легко мог потратить четыре дня драгоценной свободы на путь до родного Пльзеня. При всем своем шикарном ландшафте и субтропическом климате Бокке никогда не была излюбленным местом для службы.
Результаты подобного небрежения просто бросались в глаза тем вечером, когда мы пришвартовались у мола в Порто-Розе, импровизированной базе подводных лодок, расположенной на южном берегу бухты Топла. Несколько бревенчатых хижин, выполняющих роль казарм, стояли у моря, а старый броненосец «Эрцгерцог Рудольф» и реквизированный торговый пароход были причалены к берегу, обеспечивая житейские удобства и мастерские. В остальном, над местом витал отвратительный дух Schlamperei [28] —Австрия в самом худшей своей ипостаси — вялотекущий, тупой бардак, с припасами и запчастями, сваленными где придется в накрытые брезентом пирамиды, а то и брошенными под открытым небом. UB-4 не простояла в порту и нескольких часов, как Фюрстнер и главный механик уже жаловались мне в самом желчном тоне на бездеятельность начальника базы и его подчиненных. Похоже, здесь не имелось не только запчастей для починки накрывшегося за время перехода от Гравозы выхлопного коллектора, но даже мастерские и рабочие не выдерживали критики. Койки на берегу и помывка? Вы что, спятили: запросы на такие вещи надо направлять за несколько недель вперед. В итоге мы, валящиеся с ног после четырехдневного плавания, своими руками сделали ремонт и обессилев, заснули прямо на борту. Я помогал чем мог — отчасти из общей солидарности мореходов, отчасти из стыда за своих соотечественников.
28
Неряшливость, халатность
Но дела приняли даже худший оборот. Кажется, я упоминал, что во время попытки пройти проливом Лагосто, обычно розовое личико нашего капитан-лейтенанта приняло нежно-зеленый оттенок? Так вот, на третий день стоянки в Розе мне довелось наблюдать очередную смену цвета: на этот лицо его стало мертвенно-бледным, как у человека, испытывающего острое желание убить. Я, весь в саже и масле, вышел на пирс, передохнуть от работ в машинном отделении. Фюрстнера вызвали в телеграфную контору на берегу. Возвратился он с телеграммой в руке, у него был вид смертельно уставшего человека.
— Герр лейтенант, — выдавил он. — На минутку, пожалуйста.
Мы сошли с пирса, подальше от ушей команды, и он передал мне содержимое телеграммы, показать которую не мог из-за пометки «Совершенно секретно». Из депеши следовало, что с четырнадцатого сентября и до дальнейших распоряжений, UB-4 и ее экипаж официально переводятся в состав императорского и королевского австро-венгерского флота и посему должны действовать под красно-бело-красным флагом его величества как субмарина U-9.
Причины этого приказа, столь унизительного и обидного для капитан-лейтенанта и его команды, крылись в туманных сферах высшей европейской политики, и находились тогда вне разумения простых моряков вроде нас. Если коротко, положение дел на сентябрь 1915 года было таково: хотя Италия находилась в состоянии войны с Австрией, с Германией формально сохранялся мир. Эта противоестественная ситуация серьезно осложняла действия растущего количества немецких подводных лодок, базирующихся на австрийские порты. Как им себя вести, если их атакуют итальянские корабли? И как быть, если им встретится конвой, составленный, допустим, из итальянских и французских судов? Едва ли стоило рассчитывать, что капитан итальянского эсминца, прежде чем напасть, вежливо постучит в крышу рулевой рубки и спросит, австрийцы ли внутри или немцы. Точно также, если немецкая субмарина торпедирует итальянский пароход, а сама потом погибнет, итальянцы в полном соответствии с международным правом повесят спасенных подводников за морское пиратство. Напрашивается мысль, что проблема урегулировалась бы, если Германия объявила войну Италии. Но мне сдается, у немцев и без того хватало врагов, поэтому нашлось обходное решение: немецкие лодки, действующие с австрийских баз, будут как бы переданы австрийцам с присвоением фальшивого австрийского номера и станут ходить, в случае нужды, под австрийским флагом. Во всем же остальном они останутся немецкими: руководствоваться приказами из Берлина, экипажи их сохранят немецкие мундиры и будут получать жалование и довольствие из казны германского флота. Единственным практическим уроном чести профессиональных немецких моряков оставалась необходимость нести флаг Австро-Венгрии, этой «труп-империи», как за глаза величали нашу державу союзники.
Вот так вышло, что поутру двадцать второго сентября, прежде чем UB-4, а теперь U-9 вышла на первое боевое дежурство, мы спустили немецкий военно-морской вымпел и подняли австрийский. Нашей задачей было ходить дозором вдоль берега вплоть до Корфу и топить суда, перевозящие припасы и подкрепления для итальянской армии в Албании.
В первые три дня складывалось впечатление, что целей для атак найдется прискорбно мало. Море у северного побережья Албании было пустым, если не считать английского крейсера класса «Уэймут», замеченного близ Дураццо на второй день, но слишком далеко, чтобы выпустить торпеду. Дел у меня практически не было, я только стоял вахту да пытался как мог исполнять обязанности номинального старшего офицера. Немцы были отлично выучены и исправно выполняли свой долг, но я все равно чувствовал, что им не нравится получать приказы от австро-чеха. Чувство расового превосходства сильно развилось в немцах еще до 1914 года, и было очевидно, что они считают неестественной ситуацию, когда германскими моряками командует славянин из нижестоящего флота. Мне кажется, британские матросы того времени воспринимали бы это примерно также, если бы их подчинили офицеру-полукровке из королевских индийских военно-морских сил. Мне не раз доводилось слышать, как они передразнивают мой акцент. Оставалась и проблема языка. Оба флота говорили по-немецки, но я вскоре обнаружил, что австрийский немецкий — вовсе не одно и тоже, что германский немецкий. Помню удивленное выражение, с которым они встретили мою команду «Sood lenzen», подразумевавшую осушить льяла машинного отделения при помощи помпы. Правильная формулировка, как мне сообщили, звучит «Bilge ausleeren». Но полно, мне было поручено не любить немцев, но освоиться с их подводной лодкой, а тут счастливая судьба свела меня со старшиной Леманном, уроженцем Эмдена. Тот принадлежал к доброжелательным людям, какие часто встречаются среди северо-германцев, и здорово просветил меня по части управления «окариной» в подводном положении, где ее единственный руль глубины и неподвижные носовые пластины выкидывают прихотливые штуки на низкой скорости. За пару дней в море я весьма неплохо обвыкся с лодкой. Единственным вопросом оставалось то, как поведет себя «UB-4», нанося удар. Или будучи под ударом. Ответ на него был получен сразу после девяти часов утра двадцать пятого сентября, милях в десяти от западной оконечности Корфу и в шести милях к югу от гористого острова Фано. Сменившись с вахты за час до того, я поднялся в рубку выкурить сигару. Впередсмотрящий заметил дымы на норд-весте. Фюрстнер рассматривал их некоторое время через бинокль, потом передал оптику мне, заметив, что «они», кто бы это ни были, направляются в нашу сторону. Я выразил мнение, что это могут быть три или четыре тихоходных судна, и что идут они в Санти-Кваранта на албанском берегу.
— Превосходно, — отозвался Фюрстнер. — Нырнем и подождем их.
Мы неспешно погрузились и легли на курс перехвата конвоя. Минут через двадцать Фюрстнер приказал поднять перископ. Электрическая лебедка завизжала, выбирая трос, и сверкающий бронзовый стержень бесшумно выехал из колодца в палубе. Командир припал глазом к окуляру и с видом надменной самоуверенности оглядел горизонт.
— Ага, все как я ожидал, — заявил он. — Двухтрубный лайнер и два парохода поменьше, в сопровождении эсминца.
— Предположения насчет национальности? — поинтересовался я.
— А какая разница? В этих водах может быть только враг, а если это нейтралы, то нечего им было сюда соваться. Я намерен атаковать. Кстати, можете взглянуть сами.
Я приник к перископу. Да, перед нами был итальянский военный корабль — миноносец класса «Спарвьеро», если точнее. Что до двухтрубного судна, то я был почти уверен, что узнал пакетбот «Ганимед» франко-алжирской линии. Из двух прочих один был небольшим грузовым транспортом, а второй — окрашенным в зеленую краску каботажным пароходом водоизмещением примерно в двести тонн. Флаг нес только миноносец. Конвой плелся в нашу сторону на неспешных шести узлах.
Послышался лай приказов — у немцев настоящий талант отдавать приказы лаем — и через несколько секунд команда уже заняла места по боевому расписанию. С кнопок запуска торпед на переборке центрального поста были убраны красные защитные колпачки. Фюрстнер стоял у перископа и с впечатляющим спокойствием управлял выходом лодки в атаку.
— Отлично, — заметил он. — Полагаю, стоит избрать целью эсминец. Оба аппарата, товьсь!
На минуту или две повисла мучительная тишина. Потом последовал приказ: