Австро-прусская война. 1866 год
Шрифт:
Школа, в которой сильно влияние Клаузевица, служит для них немалой подготовкой к тому, чтобы остерегаться какой бы то ни было односторонней теории.
Практичность корпуса артиллеристов обнаруживается и на принятии системы оружия, заряжаемого с казны; и на том, что орудия сделаны из литой стали, ибо у пруссаков это свой металл; и на том, что, не увлекаясь идеальным совершенством, они не только производили опыты, но и привели артиллерию к однообразию, весьма удовлетворительному для положения переходного; наконец, и на превосходно соображенной конструкции обоза.
ОБУЧЕНИЕ СТРЕЛЬБЕ
Пруссаки смотрят, и совершенно основательно, на меткую стрельбу издали как на искусство, доступное немногим, и потому посвящают ему только стрелковые батальоны собственно. В этих батальонах стрельбе обучают на возможные для игольчатого ружья расстояния со всей тщательностью. Но в линейной пехоте, хотя она и обучается действию в рассыпном строе, на огонь из этого строя смотрят как на придаточное, но далеко не первостепенное средство. В сомкнутом строе надеются более на залп, для которого заряжаемое с казны оружие, собственно, и хорошо. К стрельбе залпами дозволяется прибегать не далее, как за 200 или 300 шагов до неприятеля. На таком расстоянии можно, конечно, опасаться потери хладнокровия и беспорядочной стрельбы, к которой заряжаемое с казны оружие представляет такие удобства. На устранение этого пруссаками и было обращено особенное внимание с тех пор, как у них введены игольчатые ружья; при обучении стрельбе они заботились о том, чтобы совершенно отдать огонь в руки начальника, едва ли даже не более, чем о меткости. Давно уже известно, что всякое новое усовершенствование в военной технике не столько ведет к новостям в образе действия, сколько к тому, чтобы уяснить свойства уже давно известного, но дурно понятого. То же случилось и с оружием, заряжаемым с казны. Опасение слишком частой стрельбы невольно притянуло внимание к тому, чтобы не допускать ни в каком случае солдата до бестолковой трескотни, для которой быстро заряжаемое оружие дает все удобства. И пруссаки достигли этого, благодаря тому, что в большей части случаев ружье заряжается не заблаговременно, а перед самым выстрелом. Когда операция заряжания требовала около 3/4 минуты, этого сделать было нельзя, и, раз ружье заряжено, нельзя было, следовательно, рассчитывать, чтобы не нашелся в батальоне человек настолько нехладнокровный, чтобы выстрелить без команды, а за одним выстрелом последуют и сотни, и огонь обращается в ничто, да и прекратить его становится почти невозможным. Но раз ружье остается незаряженным до самого момента действия, такая случайность возможна гораздо менее, ибо осмелиться без команды зарядить и выстрелить гораздо труднее, чем только выстрелить. Таким образом, опасение слишком большой и пустой траты патронов при скорострельном оружии послужило, напротив, к тому, чтобы сберечь патроны: чтобы, одним словом, стрелял редко, да метко. Это было сказано давно, но в практику введено только теперь, и именно благодаря тому усовершенствованию оружия, которое, по-видимому, обещало сделать этот афоризм устарелым и несостоятельным. Вместе с тем скорострельное оружие показало всю иррациональность стрельбы рядами из сомкнутого строя. Опять не новость, а только более рациональное понимание духа сомкнутого строя, в котором ничто не должно быть исполняемо иначе, как по команде.
Правда, у пруссаков допускается и пальба рядами, но, во-первых, скорее как исключение, и, во-вторых, не все то хорошо, что принято у пруссаков.
Итак, пруссаки поняли, что частая стрельба мыслима только за минуту, много за две до свалки, и, как показало дело, добились мирным обучением того, что этот принцип, за весьма редкими исключениями, получал и в бою самое строгое применение.
В прусском обучении стрельбе обращает на себя внимание и другое обстоятельство: именно понимание того, что боевой выстрел должен быть по возможности быстр, т.е. что прицеливание солдатское должно сделать более охотничьим, и терять на него времени возможно менее. Достигли они этой цели при помощи подвижных и так называемых выскакивающих мишеней. Мне кажется, что при помощи первого средства ускорение прицеливания достигается менее действительно, нежели при помощи учений с боевыми патронами. Но рациональность употребления выскакивающих мишеней в частях, в которых одиночная стрельба должна быть доведена до возможной степени совершенства, не подлежит никакому сомнению.
Обучение фехтованию запечатлено у пруссаков сильной дозой педантизма и перевесом оборонительного элемента над наступательным, и потому едва ли может представить много поучительного.
Применение к местности преподается по известной методе Вальдерзее. В основание ее положены два совершенно рациональные начала: 1) рассыпному строю следует обучать исключительно на местности пересечённой, ибо обучение ему на ровной местности совершенно извращает верные о нем представления; 2) обучать следует одинаково и пассивному, и активному применению на местности, т.е. укрытию за препятствиями и ловкому их преодолению. Но осуществление этих начал является опять в национальном костюме, т.е. запечатлено излишней определительностью правил и приемов. Слова нет, если солдат молод и недолго остается на службе, то, может быть, эта точность и необходима; но едва ли не было бы лучше полагаться в этом на здравый смысл человека более, нежели на совершенство выучки. Успех последней кампании не служит еще этой системе оправданием, по той причине, что если подобная регламентация отдела, в высшей степени прихотливого, и стеснила личную предприимчивость пруссака, то это не могло обнаружиться слишком вредно при столкновении с неприятелем, не имевшим никакой предприимчивости. Не должно забывать, что для успеха в борьбе требуется не полное отсутствие недостатков в армии, а только меньшее число их, чем у неприятеля.
Сколько могу судить, нехороша в этой системе и чрезмерная забота об укрытии, ибо она в отдельном человеке может пойти гораздо дальше, чем можно и должно во время боя, если на это укрытие слишком налегать в мирное время.
В способности переносить лишения прусская пехота показала себя превосходно в нравственном смысле: солдат был бодр и весел, не раскисал; но материально он не был к этому достаточно подготовлен, да и не мог быть, ибо, по прусской системе организации, войска не делают больших передвижений в мирное время; притом же солдат слишком молод.
Прусская кавалерия подготовлена преимущественно для сомкнутого боя, но в одиночном едва ли ловка, что знают и сами пруссаки, хотя, конечно, прямо в этом не сознаются. В сторожевой службе она показала себя недурно, в боевой вполне удовлетворительно, в сбережении лошадей тоже. Правда, потери в последних были довольно значительны, но это произошло отчасти от продолжительных маршей. Эскадроны в начале кампании имели по 17 рядов; к концу же в линейной кавалерии осталось по 14 и 13 рядов, а в легкой —
11. [5] Лошади к концу кампании остались в хорошем теле, разумея, конечно, под телом не жир, а мускул и крепкое мясо.
Прусская артиллерия стреляла метко, маневрировала хорошо; материальная ее часть в превосходном состоянии; но есть расположение придавать потере орудий слишком большое значение, и убеждение, что, при нынешней дальности и действительности, артиллерия может и не сопровождать другие роды оружия беспрерывно, а оставаться самостоятельно на задних позициях, содействуя оттуда пехоте и кавалерии.
5
Впрочем, эти числа не дают верного заключения о потерях, ибо пруссаки комплектовались отчасти лошадьми, отнятыми у неприятеля и иногда забранными по реквизиции.
Отдел образования, в наше время весьма важный — посадка на железные дороги — у пруссаков находился перед войною в блистательном состоянии: достаточно сказать, что батальон или эскадрон садится и выходит не более как в четверть и самое большее в полчаса. Для оценки этой быстроты по достоинству достаточно заметить, что для неумелой части, особенно кавалерийской, на эту операцию потребно не менее двух часов. Достигнуто было это тем, что и в мирное время передвижения войск делались не иначе, как в условиях военного времени: от железнодорожного ведомства требовали, чтобы перевозка была совершаема не в раздроб, а целыми строевыми частями; а от войск — чтобы садились и высаживались быстро.
ЗАБЛАГОВРЕМЕННЫЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ВОЙНЕ
Пруссаки готовились к войне издавна и с той основательностью, которая их отличает во всем.
Второй великой мерой в деле заблаговременного приготовления к войне было преобразование армии и подготовка не только ее, но и всех сторон народной жизни к военным требованиям. В этом отношении заслуживает особенного внимания приведение в полный порядок списков как людям, долженствующим поступить в армию в случае приведения ее на военное положение, так даже и лошадям, которые назначены были по реквизиции в ландверную кавалерию и обоз. Бесполезно говорить о громадности подобной работы: успех ее можно объяснить одним только — прусской пунктуальностью и настойчивостью и тем, что гражданские ведомства не только не мешали, а, напротив, всеми мерами содействовали этому делу. Специальные комиссии объезжали в каждом округе все местности для осмотра людей и лошадей и для распределения тех и других соответственно качествами. Эта работа была окончена не более, как за несколько месяцев до войны.
Другой, тоже весьма важной, мерой была подготовка железнодорожной администрации к возможно быстрой перевозке войск по железным дорогам. Остановлюсь на этом предмете несколько подробнее, ибо на него в наше время следует обратить особенное внимание.
В Пруссии с 1861 г. существуют: 1) инструкция о перевозке войск и тяжестей по железным дорогам, с приложением о перевозке больных и раненых; 2) правила для перевозки больших масс по железным дорогам.
В этих правилах, между прочим, определено, что перевозка войск должна быть исполняема без перемены вагонов в пути; что кондукторов и машинистов следует употреблять на тех линиях, на которых они служат и в мирное время. Число поездов в сутки определено от восьми до двенадцати.