Австро-прусская война. 1866 год
Шрифт:
Некоторые, основываясь на том, что железные дороги могут служить путями для фланговых и отступательных движений [143] , утверждают, будто в таких случаях они обращаются в операционные линии. Едва ли это верно, ибо помянутые движения, по крайней мере в момент их исполнения, имеют целью не бой, а уклонение от боя, следовательно, пути, по которым они исполняются, сохраняют вполне характер комуникационных линий.
Обращаясь к передвижению войск по железным дорогам в собственной стране, нельзя не заметить громадной важности этого средства сообщения и настойчивой необходимости возможно основательнее ознакомить с ним войска. От этого получится двойная выгода: 1) нужда в быстром передвижении не застанет врасплох; 2) получится верное, а не преувеличенное понятие о степени ускорения передвижения. В настоящее время весьма многие ожидают от железных дорог гораздо более, нежели они дать могут: за этим таится в будущем много ошибочных расчетов и грустных разочарований.
143
Сил, находящихся не под непосредственным натиском неприятеля.
Как бы то ни было, безусловные расчеты в применении ко всем вообще линиям железных дорог совершенно невозможны: на иной есть, по-видимому, все средства для самой безостановочной перевозки (достаточный подвижной и личный состав, два рельсовых пути и пр.), но нет по дороге достаточно воды, и все расчеты рушатся в прах. Поэтому-то и необходимо ознакомиться с перевозкою значительных масс войск из практики, не безусловно полагаясь на одни умозрительные расчеты. Перевозка прусского гвардейского корпуса показала это довольно осязательно: на расстоянии в 400 верст она потребовала без малого десять дней, т.е. передвижение было ускорено не более, как в два с половиной раза только против обыкновенного походного движения на показанное расстояние. Результат этот весьма далек от теоретических выводов относительно возможного ускорения движения значительных масс при помощи железных дорог.
Этот пример наводит и на другое заключение: перевозкой по железным дорогам достигается в особенности сосредоточение значительных масс пехоты; кавалерию же и артиллерию при малейшей возможности предпочтительнее вести обыкновенным образом, в особенности если расстояния не очень велики.
Телеграфы. О военно-походных телеграфах можно сказать, что сказано о железных дорогах: в деле передачи приказаний они были более коммуникационным, нежели оперативным средством, ибо служили для связи главных квартир с постоянными линиями гораздо более, чем для передачи приказаний в войска.
И это опять понятно, вследствие того же свойства, присущего телеграфам даже в большей мере, нежели железным дорогам: сокращая расстояния, обеспечивая сообщения от случайностей, сами они им подвержены в сильной степени. На войне трудно вверяться средству, которое так чувствительно, что первый не только злонамеренный, но даже просто невнимательный человек легко может его повредить. Поэтому в прусской армии предпочитали придерживаться в деле передачи операционных приказаний старого, сравнительно медленного, но верного средства — через ординарцев.
Итак, в этом отношении война не изменила свойств перечисленных элементов, хотя и показала, какую громадную пользу приносят они в руках людей, которые заблаговременно подумали о том, чтобы войско с ними освоилось.
Мы не перечислили и малой доли тех усовершенствований, которые будут вызваны быстрыми успехами огнестрельного поражения в различных родах оружия, но, кажется, достаточно обнаружили, что эти успехи не умалят, а увеличат значение человека, как главного орудия на войне: ибо большие трудности в бою могут быть воздвигнуты только умом и побеждены только тем же умом, настойчивостью, энергиею, и ничем более. В настоящее время, к несчастию, слишком сильно начинает распространяться мысль, будто человек может заменить себя машиной — опасная мысль, которая может повести к тому, к чему она уже повела раз. Пользу свою она может принести только в руках человека, у которого голова и сердце в порядке.
Поэтому будет великой ошибкой, если, увлекшись усовершенствованиями в оружии, забудут, что лучшее оружие требует и лучшего человека, т.е. более развитого, более упругого, поставленного в возможно лучшие материальные условия в содержании и особенно в снаряжении. Последнее положительно тяжело во всех европейских армиях: один тот факт, что теперь почти везде принято за правило снимать перед атакою ранцы, ясно на это указывает. Тяжесть снаряжения в особенности ощутительна теперь, когда та быстрота, которая прежде составляла особенность действий людей гениальных (Наполеон, Суворов и пр.), начинает обраться как бы в метод, ибо все понимают громадные преимущества, ею даваемые, и стараются прибегать к ней.
Поэтому на облегчение ноши солдата должно быть обращено особенное внимание. Некоторые из прусских офицеров склонялись после кампании в пользу того мнения, что можно бы отменить ранцы, и едва ли такое мнение позволительно отнести сразу к числу парадоксальных. В пользу его говорит тот факт, что некоторые полки, потерявшие свои ранцы под Траутенау, не ощущали от недостатка их особенного лишения в продолжение остальной части кампании. Сколько можно судить, вообще в снаряжении солдата следовало бы избегать предметов, которые, не принося ему никакой непосредственной пользы, играют только одну роль — роль чехлов для скудного его имущества. В пользу попытки отменить ранцы немалое свидетельство представляют также и наши последние действия в западном крае, в продолжение которых отряды ходили без ранцев, несмотря на то, что отправлялись в экспедиции иногда на довольно продолжительное время. Мне кажется, что лишняя пара сапог, сухари, одна или две перемены белья и еще некоторые мелочи — вовсе не такие громоздкие и дорогие вещи, чтобы для них была надобность в особом чемодане, который сам по себе весит довольно много [144] и, главное, располагает к усложнению солдатского снаряжения прибавкой к нему вещей, которые по мирному рассуждению как будто и необходимы, а по военному положению никуда не годны. Отмена ранца поставила бы и солдата в невозможность таскать с собою всякую ненужную дрянь, к чему он расположен в весьма сильной степени, — факт, известный всякому, кто близко с ним возился.
144
В тяжести, которую приходится иногда тащить по 40 верст в день, и лишний золотник много значит.
Обратимся к прусской армии и укажем на некоторые особенности ее, не вошедшие в предшествующее изложение. В начале было сказано, что прусский солдат несет лишения бодро и с самоотвержением; но молодость и непривычка к продолжительным маршам берут свое, что и отражается большим процентом убыли. Во II армии, напр., из 125 000, начавших войну, дошли к Дунаю около 95 000. Так как потеря этой армии в делах не превосходит 9000, то и оказывается, что 21 000 осталась в тылу… Вся же кампания продолжалась с 27 июня по 22-е июля, т.е. без малого месяц. Даже и допуская, что часть этой цифры пошла на обеспечение тыла, все же остаток представит довольно сильный процент.
Отличительную черту образа действий пруссаков в эту кампанию составляет страсть к охватываниям, стратегическим и тактическим. До такой степени были чаемы эти охватывания, что они располагают думать, не возведен ли у пруссаков подобный обзор действий на степень лучшего. Против австрийцев он был действительно таковым; вопрос в том, следовательно, будет ли он изменен с переменой противника. Правда, прусские военачальники понимают прекрасно, что нужно «менять тактику каждые десять лет» [145] : но человек так наклонен считать за лучшее то, что ему раз удалось…
145
Выражение Наполеона I, который первый это сказал, и, однако же, допустил тактике своих войск обратиться в рутину, за что и был наказан англичанами на Пиренейском полуострове и в 1815 г..
Прусская армия непривычна к бивуачной жизни и не любит ее. При малейшей возможности предпочитались квартиры; случалось, что отряды, выдвинутые с квартир на позицию, в ожидании неприятеля, верст на 14, возвращались ночью опять на эти квартиры. Бивуачные сноровки, вроде возведения шалашей, неизвестны пруссакам; только к концу кампании они начали получать к этим сноровкам некоторый навык. Австрийцы, напротив, чрезвычайно ловки в бивуачных возведениях: на оставленных ими бивуачных местах случалось встречать чуть не целые соломенные города, устроенные с замечательным искусством. Шалаши их, обыкновенно общие на целую часть, в длину иногда шагов до 30 или 40, представляют навесы аршина в полтора вышины, состоящие или из одной наклонной стены, подпертой стойками, или же из вертикальной и потолка. Несколько жердей служат остовом подобной постройки. Солома для нее — исключительный материал: ей связывают жерди, ей кроют, и она же заменяет шарниры для дверей в шалашах начальников. Как ни хороши подобные постройки, но, не говоря уже об истреблении хлеба, они и тем не легки, что отнимают слишком много времени от отдыха солдата, следовательно, едва ли возможны при мало-мальски продолжительных, хотя бы и не форсированных, движениях. Это прямо указывает на великую пользу и необходимость в войсках переносных шатров французского образца, при которых солдат, по приходе на ночлег, получает кров чрез две, много три минуты. Принятие их будет одним из крупных гигиенических улучшений [146] .
146
У нас они приняты.