Австро-Венгерская империя
Шрифт:
В 40-е гг. происходила радикализация венгерской политики. Все большую популярность завоевывала националистическая группировка, лидером которой стал Лайош Кошут, триумфально избранный в 1847 г. депутатом сейма. Радикалы предлагали глубокую и последовательную программу реформ, однако она была окрашена в ультранационалистические тона и представляла Вену главной виновницей венгерских бед. В мощном хоре радикалов потонули голоса более осторожных политиков, утверждавших, подобно барону Вешеленьи, что «вне австрийской стихии для венгров нет никакой надежды, никакой перспективы... Если бы Габсбурги не правили нами, нужно было бы посадить их на трон». Впрочем, и сторонники Кошута до поры до времени не имели ничего против самой династии, однако настаивали на том, чтобы законодательство всей империи было унифицировано
Характерной особенностью программы венгерских националистов было стремление к созданию национального государства не только там, где мадьяры составляли большинство населения, но и во всех землях короны св. Стефана. Тем самым венгры, сами боровшиеся против «чужеземного» габсбургского господства, отказывали остальным народам Венгерского королевства — румынам, словакам, хорватам, русинам, трансильванским немцам и др. — в праве на самостоятельное развитие. «Великая Венгрия» была мечтой Кошута и его приверженцев, и именно они стояли у истоков политики мадьяризации, которая впоследствии сослужила недобрую службу и Венгрии, и габсбургской монархии в целом. Компромисс 1867 года, преобразовавший Австрийскую империю в Австро-Венгрию, как мы увидим, не смог разрешить эту проблему. Да и как можно было рассчитывать на создание национальной Венгрии с мадьярским этносом в качестве доминирующего, когда уже в 1842 г., по данным венгерского статистика Э.Феньеша, из 13 млн. жителей Венгерского королевства мадьяры составляли лишь 4,8 млн., т. е. 38%? При этом румын насчитывалось 2,2 млн. (17%), словаков — 1,7 млн. (13%), немцев — 1,3 млн. (10%), сербов — 1,2 млн. (9%), хорватов — 900 тыс. (7%) и т. д. (KontlerL. Dejiny Mad 'arska. Praha, 2001. S. 220).
Могла ли Вена предотвратить революцию в Венгрии? Учитывая близкое к коллапсу состояние системы государственого управления в дореволюционной («предмартовской», От немецкого Vormaerz) Австрии, косность и чрезмерный консерватизм главных сановников империи и «отсутствие власти на троне», о котором говорил Меттерних, трудно было ожидать от центрального правительства политической виртуозности, которая требовалась для решения столь серьезной Проблемы. Более того, власти вели себя в Венгрии как слон в Посудной лавке, многими своими действиями (например, Престом и непродолжительным заключением Кошута) лишь Подливая масла в огонь. К началу 1848 г. обстановка в Венгрии была настолько взрывоопасной, что хватило одной искры для того, чтобы пламя революции поднялось до небес.
Итальянцы. Превращение Австрии после 1815 г. в державу, доминирующую на Апеннинском полуострове, отнюдь не примирило итальянский народ с Габсбургами. Национальное самосознание итальянцев к тому времени находилось на той стадии развития, когда стремление к созданию национального государства становится ярко выраженным. В манифесте «Молодой Европы» — содружества революционных организаций, объединявших радикально настроенную молодежь разных стран (наиболее известной и активной из этих групп была «Молодая Италия»), — говорилось: «У каждого народа есть собственное предназначение, которое объединится с миссией всего человечества. Эта миссия и определяет национальность человека. Национальность — это святое».
Носителям подобных взглядов власть Габсбургов над Ломбардией и Венецией, Тосканой и Моденой и австрийское влияние в остальной Италии не могли не казаться чужеземным игом. При этом положительные стороны габсбургского правления — например, относительная упорядоченность бюрократической системы и невиданная для тогдашней Италии честность чиновников — не принимались во внимание: главным было то, что эти чиновники, как и их государь, в большинстве своем говорили по-немецки и были чужаками на итальянской земле. Примирению между властью и народом не способствовало и постоянное присутствие в Ломбардо-Венецианском королевстве крупного австрийского воинского контингента, чей командующий, старый фельдмаршал Радецкий, де-факто располагал большей властью, чем вице-король.
В Италии враждебны Габсбургам оказались практически все слои населения. Дворянство было озлоблено деятельностью императорских геральдических комиссий, которые после 1818 г. «понизили» многих представителей итальянской знати, не признав их титулы: князья стали графами, графы — баронами и т. Д-В свою очередь, богатым землевладельцам незнатного происхождения стало куда сложнее приобрести дворянское достоинство. Отпрыскам дворянских и буржуазных семей Италии оказалось трудно сделать карьеру при Габсбургах, т.к. языком государственного аппарата был немецкий, которым владели немногие итальянцы. Городская интеллигенция была настроена либерально, революционно и националистически. Наконец, крестьяне, находившиеся под сильным влиянием церкви и папской курии, настороженно относились к австрийским властям, отношения которых с Римом со времен Иосифа II оставались непростыми. Еще более осложнилась ситуация после избрания папой Пия IX (1846), который в первые годы своего понтификата заигрывал с либералами и рассматривался многими из них как возможный лидер движения за объединение Италии.
Недовольство итальянцев правлением Габсбургов усугублялось непреклонностью самих властей, придерживавшихся по отношению к Италии еще более жесткой линии, чем к Венгрии. Один из немногих миланских дворян, лояльных императору, как-то сказал Меттерниху, что «если бы итальянцам были предоставлены хоть какие-то преимущества, их довольно легко удалось бы привлечь к сотрудничеству с правящими кругами». Но голоса здравомыслящих людей не были услышаны: в Вене предпочитали опираться главным образом на военную силу, которой итальянцам до поры до времени было нечего, противопоставить.
В Италии Габсбурги оказались в историческом тупике. Чтобы примириться с итальянцами, им нужно было проводить политику, противоположную той, которая осуществлялась в эпоху Меттерниха, а именно — «оседлать» неизбежный процесс национально-государственного объединения Италии, встав во главе него (как это позднее сделал правивший в Сардинии савойский дом). При этом в Италии вряд ли могла быть реализована даже дуалистическая модель, схожая с венгерской. Вероятно, единственным способом сохранения власти Габсбургов на Апеннинах могло стать создание независимого Итальянского королевства в личной унии с Австрией Или же с австрийским эрцгерцогом в качестве короля. Однако подобный проект не только противоречил консервативному Духу габсбургской политики, но и мог в случае его осуществления вызвать серьезные проблемы у венских властей, поскольку другие провинции империи, в первую очередь Венгрия, наверняка потребовали бы аналогичных мер. Выхода не оставалось: рано или поздно Габсбургам было суждено потерять Италию.
Чехи. Еще при Марии Терезии чешские владения Габсбургов лишились остатков административной самостоятельности: управление ими перешло в ведение венского правительства. Политическая и этнокультурная ситуация на протяжении двух столетий после роковой битвы на Белой Горе (1620; см. раздел I, главу «Тридцатилетняя война») оставалась неблагоприятной для коренного населения. В городах господствовали немецкая культура и язык; богемская и моравская аристократия, лояльная Габсбургам, в большинстве своем не имела чешских корней и была носительницей регионального, а не национального патриотизма; gentry в Чехии, в отличие от Венгрии, практически сошла на нет еще в XVII — начале XVIII вв.; чешский народ оставался лишен сколько-нибудь развитого национального самосознания.
Положение изменилось в первой половине XIX в., когда вследствие ускоренного экономического развития чешских земель местная социальная структура начала меняться. Возросла доля чехов в городском населении, появилась чешская интеллигенция, вставшая во главе движения за национальное возрождение. В предмартовский период число этих людей, правда, было настолько невелико, что один из них, уже упоминавшийся Ф. Палацкий, как-то заметил, что если бы в комнате, где собрались поборники чешской культуры, вдруг обрушился потолок, с национальным возрождением было бы покончено. Серьезных трений между чехами и немцами в Богемии и Моравии в эпоху Меттерниха практически не возникало; столкновения между ними начнутся позднее, при Франце Иосифе, когда политические и экономические силы сторон станут примерно равными.