Австро-Венгрия: судьба империи
Шрифт:
ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ
АННА ЛАУЭРМАНОВА,
хозяйка салона
Анна Лауэрманова-Микшова (1852–1932), дочь известного пражского акушера патриотических взглядов Микулаша Микши, получила начальное образование на немецком языке, затем окончила Высшую женскую школу в Праге. В 1877 году эта красавица брюнетка вышла замуж за Йозефа Лауэрмана, внука крупного чешского филолога и лексикографа Йозефа Юнгмана. От Лауэрмана она родила дочь, но через несколько лет сбежала от мужа в Италию. В 1880 году в особняке на нынешней площади Юнгмана Лауэрманова открыла литературный салон, где на протяжении почти полувека – после обеда по воскресеньям – собирались писатели, публицисты, художники, ученые, общественные деятели. В летние месяцы гости приезжали на дачу Лауэрмановой в пражский пригород Либоц. Под псевдонимом Феликс Тевер (Felix Tever – “счастливец с берегов Тибра”) она опубликовала шесть сентиментальных романов (название
История свидетельствует: честный монарх если и не сроднился, то по крайней мере пытался понять свою богемскую провинцию. Нам доводилось видеть письма шестилетнего Франца Иосифа, написанные на чешском языке (каллиграфическим почерком, не без ученических ошибок) и адресованные жене графа Франца Антонина Коловрата-Либштейнского – с благодарностью “милой Коловрат” за полученные в подарок засушенные растения для гербария. Франц Иосиф, судя по всему, так и не выучил как следует трудный для немцев славянский язык. При посещениях Богемии он читал по-чешски заранее подготовленные и крупно набранные тексты, но в импровизированных беседах предпочитал пользоваться родным немецким. Куда дальше по пути овладения чешским ушел преемник Франца Иосифа, последний император Карл. Он был выпускником пражского Карло-Фердинандова университета, а затем служил несколько лет в полку, расквартированном в городке Брандыс неподалеку от Праги. По-чешски молодой император разговаривал довольно бегло, но благоприятных для него политических последствий это не имело: в 1918 году чехи предпочли республику империи, а Масарика – Габсбургу.
Политические и социальные перемены далеко не всегда становились в Праге поводом для изменения жизненного распорядка. Пражане пили по утрам кофе даже при социализме, даже если с кофе были перебои и его заменял отвар из цикория. Кофе и кафе в Богемии появились на несколько десятилетий позже, чем в столичной Вене, – в 1711 году, в доме “У трех форелей” на Малой Стране (как раз в том году Прагу постигла последняя в истории города эпидемия чумы). С той далекой поры жизнь обитателя Праги без утреннего кофе невозможна. А эталонная чешская мера длины тоже неизменна на все времена – “метр пива”, 11 пол-литровых пивных кружек и стаканчик местного рома, выстроенные в ряд. Мы проверяли: диаметр донышек в сумме составляет ровно 100 сантиметров.
Пражская культура времяпровождения в кафе, пивных, трактирах (по-чешски – hospoda) складывалась параллельно с формированием нового общественного класса – патриотически настроенной городской буржуазии. По моде Парижа и Лондона в двадцатые годы XIX века в Праге возникли домашние литературные салоны, где считалось хорошим тоном говорить по-чешски (“Народный язык так же быстро входил в моду, как народные платья у дам”). К концу века – наряду с появившимися в 1850-е годы общественными клубами – салоны стали оплотом новой народной традиции. Здесь развивался тот зрелый язык, на котором свободно беседовали о живописи, скульптуре, литературе, театре, политике, философии, науке; здесь подданные пестрой империи искали поводы и доводы для национального самоутверждения. Вот как описывает салонную форму общения современный чешский историк Роберт Сак: “К атрибутам идеального салона отнесу следующие: хорошо меблированная просторная комната; некоторый уровень благосостояния хозяев, позволяющий хотя бы скромное угощение; привлекательная и остроумная хозяйка, которая с тактом, шуткой и грацией руководит собранием; более-менее постоянный круг приглашаемых; регулярность собраний, но прежде всего наличие некой высшей цели, к которой общество приближается посредством этих встреч”. Состоятельные консервативные горожане собирались у семьи Виллани; радикально настроенная молодежь – в доме семьи Турн-Таксис (здесь даже танцевали мазурку и пели народные песни). В квартире адвоката Йозефа Фрича составляли энциклопедические словари для юных дам; молодых людей сюда обычно не допускали.
Вне зависимости от адреса салона, в любом из них одинаково “гостеприимно встречали милых славянских друзей – из Словакии, Польши, России, из южных земель”. В габсбургской монархии именно Прага стала центром формирования идеологии панславизма. Панславизм пережил разные этапы развития, от так называемого некритического, характерного для “народных будителей”: “Все, что написано на чешском языке, хорошо просто потому, что написано на чешском”, – до концепции австрославизма и более или менее радикальных предложений о “третьей славянской короне” в габсбургской монархии. Раскол в движении произошел после жестокого подавления Россией в 1831 году восстания в Польше: Петербург и Москва перестали казаться многим габсбургским славянам более притягательными, чем Вена.
ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ
ЭММА ДЕСТИННОВА,
Кармен и Либуше
Всемирно известная певица-сопрано Эмилия Киттлова родилась в 1878 году в Праге в богатой семье. Дебютировала в 1897 году в дрезденской опере, в качестве псевдонима использовала имя своей учительницы музыки Марии фон Дрегер Лёв-Дестинн. В возрасте девятнадцати лет получила ангажемент в Берлине, стала примадонной берлинской оперы и популярной светской дамой. Выступала на сценах лучших театров, репертуар Дестинн (Дестинновой) включал в себя 80 оперных партий. Считалась выдающейся исполнительницей арий из произведений Моцарта, Вагнера, Штрауса, Сметаны. Сотрудничество Дестинновой с пражским Национальным театром не складывалось; на главной сцене Богемии она с триумфом выступила только в 1908 году. Вскоре была пожалована титулом камер-певицы императорского двора в Берлине. В 1909–1914 годах работала в Лондоне. После возвращения в Прагу в 1916 году Дестиннова была обвинена в связях с антигабсбургской эмиграцией и за отказ выступать перед австро-венгерскими военными два года провела под домашним арестом в своем замке в местечке Страже-над-Нежаркоу. В 1918 году вернулась на сцену; на каждом концерте исполняла песню “Где родина моя?”, ныне – чешский гимн. В 1923 году вышла замуж за чешского офицера-летчика; этот поздний брак оказался неудачным. Последний концерт Дестиннова дала в 1928 году в Лондоне по случаю десятилетия Чехословакии. Дестиннова – автор сборников стихов и исторических романов (один из них – “Княгиня Либуше”). Портрет Дестинновой изображен на купюре в две тысячи чешских крон.
Летом 1848 года, в пору больших политических потрясений в Европе, Франтишек Палацкий организовал первый Славянский конгресс с целью объединения славян дунайской монархии. К тому времени в Праге, которая и сама пережила короткое городское восстание, уже прошли учредительные заседания политических клубов Slavia и Slovansk'a L'ipa. Молодые пражанки даже в погожую погоду не выходили на улицу без красно-белых, чешских цветов, зонтиков, а пражские щеголи надевали красно-белые галстуки. 340 делегатов Славянского конгресса собрались на Барвиржском (“красильном” – там когда-то размещались мастерские красильщиков кож) острове, который теперь в память о важном мероприятии называется Славянским. В дискуссиях принимал участие и русский гость
Михаил Бакунин, который в ту пору продвигал проект создания всеславянского государства со столицей в Праге [51] . Всего через 15 лет после конгресса в только что построенном на Славянском острове павильоне Жофин сразу 140 молодых и почтенных пар (ну конечно, не венские масштабы…) кружились в новочешском танце “беседа”. Этот танец на основании народных движений и мотивов разработали поэт Ян Неруда и композитор Бедржих Сметана: четыре сложные музыкальные части, в каждой – еще по две сложные части. Традиция закрепилась: в любом большом пражском музыкальном магазине продаются ноты и записи с уроками этого танца.
51
На плакате конгресса изображены десять гербов “славянских земель империи” – Богемии, Моравии, Силезии, Словакии, Галиции, Далмации, Хорватии, Владимира (область Лодомерия с центром в городе Владимир-Волынский), Каринтии и Крайны.
По мере того как слабела Австро-Венгрия, Прага становилась все менее немецкой и все более чешской. На переломе XIX и XX веков, как утверждают чешские историки, немецкоязычными считали себя только 7,5 % жителей 220-тысячной Праги. Большинство в городском совете пражские немцы потеряли еще в 1861 году. Распространение и здесь получила концепция историзма. Главными персонажами, олицетворявшими мифическую чешскую преемственность между вчера и завтра, стали княгиня Либуше, “вещавшая славу Праге”, святой князь Вацлав, чешский король и римско-германский император Карл IV, а также вожди гуситского движения. К концу правления Франца Иосифа каждый герой получил по памятнику [52] , десятку художественных полотен, а Либуше посвящена еще и самая значительная в истории чешской музыки опера, сочиненная тем же композитором Сметаной [53] .
52
Исключением стал военный вождь гуситов Ян Жижка (1360–1424). Общество по сбору средств для возведения монумента Жижке на холме Витков, где в 1420 году оборонявшие Прагу гуситы разбили армию крестоносцев, возникло в 1882 году. Но денег не хватило, и в 1901 году на вершине Виткова воздвигли двадцатичетырехметровый макет памятника, вскоре поваленный бурей. При Габсбургах и в годы Первой республики увековечить память Жижки так и не удалось. Огромная конная статуя вождя гуситов установлена как часть комплекса Национального памятника только в 1950 году.
53
После смерти в 1872 году венского драматурга Франца Грильпарцера в его бумагах нашли рукопись трагедии, посвященной княгине – основательнице Праги. Считается, что Грильпарцер, оскорбленный холодным приемом при дворе написанной в 1838 году комедии “Горе лжецу”, решил не показывать публике свои новые пьесы и хранил их тексты в тайне.
В кафе Slavia на набережной напротив Национального театра уже полтора века собираются представители чешской патриотической интеллигенции.
Вацлавская площадь. Фото 1890-х годов.
История возникновения этой написанной в 1869–1872 годах оперы показывает, сколь робким в те годы был чешский национализм. Постоянный соавтор Сметаны Йозеф Венциг сочинил либретто по-немецки, и только потом появился чешский перевод. Свой опус Сметана замышлял в лучших традициях императорского дома как коронационную оперу, однако поскольку до коронации Франца Иосифа в Богемии дело все не доходило, премьеру приурочили к открытию осенью 1881 года здания Национального театра. На спектакле присутствовал кронпринц Рудольф, который в антракте выразил автору свое восхищение, однако окончания почти четырехчасового действия не дождался. Всего через два месяца после представления “Либуше” Национальный театр сгорел. Для патриотической Богемии этот пожар равнялся национальной катастрофе; тут же объявили всенародную подписку и всего за 47 дней собрали нужную сумму. Восстановление, в котором приняли участие лучшие пражские архитекторы и живописцы, заняло два года. Один из парадных салонов театра расписал художник Вацлав Брожек, его картины представляют самые важные в чешской истории монархические династии. Достойное место Брожек отвел Габсбургам. На новом открытии Национального театра опять давали “Либуше”, эта опера в репертуаре и сейчас. А в честь кронпринца Рудольфа на берегу Влтавы, примерно в километре от Национального театра, в 1884 году построили на деньги Сберегательного банка роскошный концертный зал Рудольфинум.