Австро-Венгрия: судьба империи
Шрифт:
Да, в первые дни июля 1914 года мало кто предполагал, что сараевское убийство станет поводом к войне, и практически никто – что война станет мировой и унесет миллионы жизней. Однако в движение пришли дипломатические механизмы, разделившие к тому времени Европу на два лагеря. Интересы этих лагерей расходились все сильнее – пока наконец единственным способом сведения счетов не оказался вооруженный конфликт. Клубок противоречий, итогом которых стала Первая мировая (или “Великая война”, как называли ее, когда она закончилась, не зная, что предстоит другая, еще более кошмарная), все сильнее запутывался на протяжении по меньшей мере трех с лишним десятилетий. 1890-е годы принесли сближение Петербурга с Парижем, напугавшее и разозлившее Центральные державы, а следующее десятилетие – неожиданное примирение Франции и Британии, прежде враждовавших из-за колоний. В 1904 году было заключено франко-британское соглашение, заложившее основы Entente cordiale, “Сердечного согласия”. В Петербурге делали ставку не только на Францию, союз с которой был крепок, несмотря на разницу политических систем двух стран, но и на прежнего противника, Великобританию.
Важной причиной роста напряженности в Европе стал авантюризм и непоследовательность политики Германии после ухода в 1890 году в отставку канцлера Отто фон Бисмарка. Неуравновешенный Вильгельм II никак не мог решить, к чему он стремится в отношениях с Британией – к долговременному союзу или, напротив, к соперничеству? Выбор был сделан в пользу соперничества. Берлин затеял строительство большого военно-морского флота и активизировал колониальную экспансию в Азии и Африке, что вызвало беспокойство в Лондоне. Действия Германии подтолкнули Британию к сближению с Россией. В 1907 году Лондон и Петербург заключили соглашение, полюбовно разрешившее большинство противоречий между сторонами сразу в нескольких регионах.
Каждую из великих держав сковывала система военно-политических союзов и неформальных обязательств. Даже Британия, дольше других пытавшаяся сохранить splendid isolation, блестящую изоляцию Викторианской эпохи, запуталась в этой сети. Каждая из европейских держав преследовала свои интересы, не всегда совпадавшие с интересами союзников. Берлин и Париж противостояли друг другу с 1870 года, когда немцы отобрали у французов Эльзас и Лотарингию. Этот конфликт не затрагивал интересы союзников – соответственно Вены и Петербурга, они сами были вовлечены в игру в Балканском регионе, не относившемся к числу приоритетов Германии и Франции. Расхождения отражались на вопросах стратегии: каждый заботился о своей выгоде, не всегда координируя планы с союзниками. Это хорошо демонстрирует история военного планирования Германии и Австро-Венгрии.
Стратегия Берлина с 1890-х годов основывалась на идее быстрого разгрома Франции. В концентрированном виде эта концепция нашла выражение в “плане Шлиффена” [68] , предполагавшем нанесение французам сокрушительного удара со стороны Бельгии вдоль морского побережья. В результате немецким войскам открылась бы прямая дорога на Париж. После разгрома Франции немцы намеревались перебросить войска на восток, против России, которая, как предполагалось, из-за огромной территории и транспортных проблем не успела бы к тому времени развернуть боевые порядки. Основную тяжесть противостояния на востоке в первые недели войны Германия предполагала переложить на австро-венгерского союзника.
68
Альфред фон Шлиффен (1833–1913) – начальник Генерального штаба Германской империи в 1891–1905 годах. План войны с Францией стал любимым детищем этого генерал-фельдмаршала. Рассказывают, что, умирая, Шлиффен повторял подчиненным: “Укрепляйте правый фланг!” – имея в виду крыло немецкой армии, которое должно было сыграть решающую роль в прорыве Французского фронта. При преемнике Шлиффена, Гельмуте фон Мольтке-младшем, в план внесли коррективы, сделавшие размещение немецких войск более сбалансированным. Многие военные историки полагают, что отход от концепции Шлиффена стоил Германии победы в войне. Французским и британским войскам удалось стабилизировать фронт, осенью 1914 года одержать победу в битве на реке Марне и перевести войну в позиционный режим.
ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ
ФРАНЦ КОНРАД ФОН ГЁТЦЕНДОРФ,
поджигатель войны
Отпрыск южноморавского рода Конрадов, в начале XIX века получившего потомственное дворянство с позволением прибавить к фамилии имя родственников, семьи фон Гётцендорф из Пфальца. Сын гусарского полковника и венской актрисы, граф Франц Конрад фон Гётцендорф посвятил себя военной службе. В звании обер-лейтенанта он участвовал в оккупации австро-венгерскими войсками Боснии и Герцеговины, ротным командиром – в подавлении восстания на юге Далмации (1882). В 1906 году назначен начальником Генерального штаба. На этом посту зарекомендовал себя энергичным военным реформатором, отыскав союзника в лице наследника престола Франца Фердинанда. Однако позже они рассорились: в отличие от миролюбивого эрцгерцога генерал-фельдмаршал оказался последовательным “ястребом”. Он считал необходимой превентивную войну против Италии и Сербии. Война с Сербией стала для генерал-фельдмаршала idee fixe, Конрад фон Гётцендорф предлагал начать боевые действия около тридцати раз. Считался главным разработчиком военных планов Австро-Венгрии, однако допустил стратегические просчеты, которые дорого обошлись монархии на Сербском и Русском фронтах. Тем не менее стал фактическим командующим вооруженными силами империи, оттеснив на задний план малоспособного эрцгерцога Фридриха. После воцарения в ноябре 1916 года Карла I звезда генерала закатилась. В марте 1917 года его назначили (с понижением) командовать расквартированной в Тироле 11-й армией. Летом 1918 года Конрад фон Гётцендорф руководил наступлением на реке Пьява. После провала операции получил декоративную должность в лейб-гвардии. Жил в Инсбруке и Вене с родившей ему шестерых детей второй женой, из-за союза с которой рассорился с четырьмя сыновьями от первого брака. Написал обширные и некритичные к собственной персоне мемуары; среди военно-теоретических работ Конрада фон Гётцендорфа – “Пехотные вопросы и опыт бурской войны”, “Введение в изучение тактического устава”. Умер в Германии в 1925 году в возрасте 72 лет от болезни желчного пузыря.
В Вене смотрели на ситуацию иначе. Начальник австро-венгерского Генерального штаба Франц Конрад фон Гётцендорф рассчитывал на поддержку Германии на Восточном фронте уже на первом этапе войны. Как отмечает американский военный историк Ричард Л. Ди Нардо, “в 1906–1913 годах Конрад занимался планированием совместных с немцами акций против русских. Мольтке в письме Конраду от 19 марта 1909 года обещал провести наступление в районе реки Нарев, чтобы поддержать австрийскую операцию между Бугом и Вислой. Конрад воспринял это заявление столь серьезно, что каждый год требовал от Мольтке подтверждения. Мольтке продолжал игру, хотя в письме Конраду от 10 февраля 1913 года отметил, что судьба Австрии “решится не на Буге, а на Сене”. Австрийцы могли бы сделать вывод, что немецкие обещания о наступлении на востоке куда более сомнительны, чем полагал Конрад.
В качестве наиболее вероятного противника австро-венгерские штабисты в последнее предвоенное десятилетие рассматривали Сербию. Убийство Франца Фердинанда, в причастности к которому в Вене поспешили обвинить Сербию, казалось, подтверждало правоту Конрада фон Гётцендорфа и других сторонников “партии войны”: с амбициями Белграда следовало покончить. Повод оказался подходящим – вне зависимости от того, был ли престолонаследник популярной фигурой, он являлся вторым человеком в государстве, входившем в число великих держав. Наказать виновников гибели Франца Фердинанда [69] казалось делом чести. Но за Сербией стояла Россия, и вопрос о том, придется ли воевать с Петербургом, стал главным для австро-венгерских стратегов. Ответа они дать не могли, но знали, что войну в одиночку с восточным гигантом дунайской монархии не выдержать. Ключевой для Вены оказалась поддержка Берлина.
69
Тезис о виновности сербских властей активно продвигался австро-венгерской пропагандой с первых дней после сараевской трагедии. Националистическая организация “Черная рука”, стоявшая за убийцами Франца Фердинанда, действительно пользовалась влиянием в сербских военных и политических кругах. Тем не менее доказательств связи террористов с властями Сербии, тем более данных о вовлеченности Белграда в подготовку и совершение преступления, не обнаружено. “Черная рука” с ее радикальным национализмом оказалась опасной для сербских правящих кругов. Лидер организации, начальник сербской контрразведки полковник Драгутин Дмитриевич, был в начале 1917 года арестован, обвинен в измене и вскоре казнен.
Об июльском кризисе 1914 года написаны горы исследований. В мировой истории найдется немного столь кратких периодов – от убийства наследника престола до первого обстрела Белграда австро-венгерской артиллерией прошел ровно месяц, – которые удостоились бы такого пристального внимания мемуаристов, историков и писателей. По замечанию британского историка Джеймса Джолла, “решение Австро-Венгрии предпринять акцию против Сербии, германское решение поддержать Вену, сербское решение не принимать части условий австрийского ультиматума, русское решение оказать поддержку Сербии, британское решение вмешаться и, наверное, самое важное – решения России и Германии объявить мобилизацию – все это предопределялось множеством ранее принятых решений, планов, сложившихся представлений, суждений и отношений”. Проблема, однако, заключалась в том, что почти никто из ответственных лиц великих держав до конца не сознавал, насколько сложную, взаимозависимую и взрывоопасную систему представляют собой союзы и коалиции, сложившиеся в Европе. Все надеялись, что конфликт между Австро-Венгрией и Сербией окажется локальным. На большую войну вплоть до самых последних дней июля, когда боевые действия на севере Сербии уже начались, не рассчитывал никто. По умолчанию предполагалось, что в последний момент какая-то из держав не решится воевать: Россия не поддержит Сербию, Германия – Австро-Венгрию, Франция – Россию, Британия – Францию… Но разрыва цепочки не произошло. Результатом стала Великая война.
Политики и стратеги как-то просмотрели, что к 1914 году средства взаимного уничтожения развились до степени, менявшей характер боевых действий. Война становилась тотальной, затрагивала все общество, меняла его структуру – но все это стало ясным лишь после того, как столкновение европейских держав приобрело затяжной характер. К началу Великой войны Европа уже столетие не знала крупных военных кампаний. Все значительные международные конфликты после 1815 года оказывались скоротечными и длились по нескольку месяцев. Исключение составила Крымская война, которая велась почти исключительно на окраинах Европы и в основном на изолированной территории. Даже когда в августе 1914-го стало ясно, что австро-сербским конфликтом кризис не ограничится, а масштабы войны впервые со времен Наполеона окажутся общеевропейскими, в массовом сознании взял верх необоснованный оптимизм. Как писала немецкая пресса, солдаты “вернутся домой, прежде чем опадут листья”.
Расследование сараевского убийства не выявило направленного против Австро-Венгрии заговора сербских властей. Австрийский следователь Фердинанд Визнер докладывал в Вену из Белграда: “Доказать и даже подозревать сербское правительство в том, что оно было осведомлено о покушении, либо участвовало в его осуществлении и подготовке, либо предоставило для него оружие, не представляется возможным”. По какой же причине Австро-Венгрия проявила летом 1914 года необычную воинственность? Одна из причин в том, что в Вене полагали: великой державе негоже проявлять слабость. Сербское правительство, возможно, и не было причастно к убийству эрцгерцога, но враждебности Белграда к северной соседке, доказательств сербских стремлений оторвать от монархии Габсбургов южнославянские земли хватало. Возобладавшую в Хофбурге позицию “победить или умереть” сформулировал австро-венгерский дипломат граф Александр Хойош: “Мы не хотим быть больным человеком Европы. Лучше уж быстрая смерть”. Австро-Венгрия в определенном смысле отправилась воевать от отчаяния.