Автобаза
Шрифт:
– Продаешь?
– спросил Димон. Старшая молчала.
– Она немая. Говори мне. На сколько идешь? На час? Два? До утра? С баней, без?
– живо и непосредственно поинтересовалась младшая.
Димон сглотнул. Он уже все понял: или взрослые не пускали на свою территорию, или детям было стыдно. Однако возможно было и третье - их кто-то заставил...
– До утра. С баней, - с трудом разлепив слипшиеся вдруг губы, сказал он и двинулся к машине, - пошли.
Гун вытаращился так, словно находился на последней стадии базедовой болезни,
– Разворачивай. Покажешь дорогу, - сказал он младшей.
– Час от часу...
– Молчи, - оборвал Димон напарника.
Около магазина остановились. Артеменко зашел и скоро вернулся с коробкой шоколадных конфет, не уместившейся ни в одном из двух набитых продуктами пакетов. Младшая загорелась. Старшая сидела как неживая.
– Дяденьки, а там еще водка есть, - не веря привалившему счастью, сообщила младшая.
– У них с собой было, - кажется, начал догадыватъся Гун, чего хочет напарник - Повеселимся.
– Дяденька, а что это?
– Конфеты, - сказал Климов.
– Их едят, - сказал Артеменко, упорно глядя на дорогу.
Потапов уже второй час час всеми доступными методами пытался выгнать из тела похмельную ломку. Оставшаяся после вчерашнего малая толика была выпита. Одна надежда - на злой пар и возвращение дочерей. Авось приведут.
Старшая, немая, не от него. Его - младшая. Он тогда подался в столицу на заработки - плотники везде нужны. Пусть и пьющие. Но оказалось, что столице хватало и непьющих. Долго нигде не держали - до первого расчета. А потом Потапов запивал на три-четыре дня, и нынешним подрядчикам это не нравилось.
Он протелепался в Москве полтора года. Этого хватило жене, чтобы решиться запихнуть под шубейку подушку и выйти с односельчанами на трассу останавливать дальнобойщиков. Суд учел семейное положение соучастницы нескольких преступлений, и дали ей всего четыре года. Но что-то там на зоне не сладилось. Жене добавили.
Плотник же запил вчерную. В угаре послал на трассу девочек. За младшую то ли не боялся, рассудив, что не все люди скоты - пожалеют, то ли уже совсем ничего не понимал и не воспринимал.
Очерствел.
Он услышал подъезжавшую фуру, и сердце радостно забилось в предвкушении неминуемого угощенья. На "законное" и выгодное место девчонки встать не могли. Пробовали, но - конкуренция. Согнали. Да еще к Потапову явилась Настя с товарками, и плотнику сильно досталось. Другое дело - на выезде: не так бойко, но клиентура находилась.
Потапов набрал воды в ковшик и плеснул в каменку. Полыхнуло жаром, захватило дыхание, в глаза будто песком сыпанули. Он с трудом различил в проеме фигуру мужика. Ага...
– Проходьте, мужики. Парок знатный. Принесли чего?
– прохрипел он с полка.
– Принесли, принесли, - заверила фигура.
– Девки, тащи стаканы!
– заорал хозяин, уразумев, что гость не один, а в двух экземплярах: что ж, стало быть, и тариф двойной.
– Не торопись, сейчас мы тебя попарим, -
Спустя секунду девочки услышали дикий, заходящийся вой. Звуки с короткими захлебами, доносясь от баньки, поплыли с задворок до шоссе. Но бабы так и не поняли: или где-то режут порося, или опять что-то с мотопилой у местного богатея?
Между тем орал плотник, на ногах которого, во избежание бегства, сидел Гун. Артеменко охаживал Потапова пучком нарванной в заросшем огороде крапивы. Нежная, распаренная кожа мгновенно покрывалась пузырями и зудела, словно по ней скребли гигантским железным скребком.
– Папа обжегся, - констатировала младшая, отправляя в рот очередную шоколадную конфету.
Немая тоже сунула в рот шоколад. Она еще помнила, что это такое. Последний раз ела на новогодней елке, когда ходила в школу.
Она подошла к окну и увидела, как два гостя, вытащив отчима из баньки, все макали, макали, макали его вниз головой в пожарную бочку. Макали и что-то приговаривали. Плотник вяло шевелил руками, пучил глаза и смешно пищал на манер детской игрушки "уйди-уйди".
Потом все устали - и гости, и отчим. Девочка поняла это по тому, как плотника бросили в лопухи, и он остался лежать снулой рыбой. Дальнобойщики же уселись на приступку и закурили. Старшая приставила лестницу и полезла на чердак. Там за стропилами был ее укромный уголок. Там она прятала оставшиеся со времен школы учебники. Там же лежала начатая бутылка водки, которую девочка припрятала от Потапова в прошлый раз, потому как плотник, часто бывая в похмельной злобе, больно щипался. Приходилось подсовывать ему водку, чтобы натура угомонилась. Действовало безотказно.
Старшая извлекла бутылку, спустилась и направилась к шоферам.
– Чего тебе, девочка?
– не зная про немоту, спросил у нее Климов.
Девочка протянула спрятанную за спину бутылку.
– Да мы не по этой части. Папаша твой оклемается - налей, если не жалко. А на дорогу больше не ходи. Мы с твоим папкой поговорили. Он согласен. Слышь, ты?
Климов ткнул плотника в бок. Плотник тихонько заплакал.
– Слышь, урод, мы на обратном пути заглянем. Если что не так, пеняй на себя, парить будем другим способом, - сказал Артеменко и поднялся.
Димон посмотрел в открытую темноту глаз-колодцев немой и ему вдруг увиделось там что-то живое.
– Пошли, Клим. Пора. Загостились. Спасибо за баньку. Нам еще пилить и пилить. А денька через три, как получится, на обратке, ждите с гостинцами.
Они вышли к Ласточке. Завелись. Еще раз с высоты кабины взглянули на двор, на серую, облупившуюся краску ставней, запоминая двух девочек, помахали и посигналили. У старшей зашевелились губы. Артеменко заглушил мотор и в наступившей тишине водиле показалось, что он расслышал одну повторенную многократно фразу: "Приезжайте, дяденьки..."