Автобиография Элис Би Токлас

Стайн Гертруда

Они попросили показать им Сезаннов. Вид у него сделался чуть менее мрачный и он стал отменно вежлив. Позже они выяснили что Сезанн был главной любовью всей его жизни. Имя Сезанн действовало на него как заклинание. Впервые он узнал о Сезанне от художника Писсарро. Пис-сарро был тот самый человек от которого все первые поклонники Сезанна услышали о Сезанне. В то время Сезанн озлобленный и мрачный жил в Экс-ан-Прованс. Писсарро рассказал о нем Воллару, рассказал флорентийцу Фабри, который рассказал Лёзеру, рассказал Пикабиа, да и вообще всем на свете кто в то время знал о Сезанне.

Если вы хотели посмотреть Сезанна идти нужно было к Воллару. Позже Гертруда Стайн написала стихотворение под названием Вотар и Сезанн, а Хенри Макбрайд опубликовал его в Нью-Йорк сан. Это было первое стихотворение Гертруды Стайн написанное на случай и таким вот образом опубликованное и как ей так и Воллару это доставило массу удовольствия. Позже когда Воллар написал свою книгу о Сезанне, Воллар по совету Гертруды

Стайн послал экземпляр Хенри Макбрайду. Она сказала Воллару что целая страница в одной из крупнейших нью-йоркских ежедневных газет будет посвящена его книге. Он даже и не думал что такое вообще возможно, ни с кем в Париже такого еще не было. Так оно и вышло и он был очень тронут и доволен так что и описать невозможно. Однако вернемся к тому первому визиту.

Они сказали мсье Воллару что хотят взглянуть на несколько пейзажей Сезанна, их направил сюда мистер Лёзер из Флоренции. Да конечно, сказал Воллар и вид у него был весьма довольный и он начал бродить по комнате, а потом и вовсе исчез за перегородкой в задней ее части и они услышали как он тяжело вышагивает вверх по лестнице. Ждать им пришлось довольно долго а потом он вернулся и принес с собой крохотное полотно яблоко и большая часть холста не записана. Они доскональнейшим образом рассмотрели картину, а потом сказали, ага но видите ли мы хотели бы взглянуть именно на пейзажи. Да конечно, вздохнул Воллар и вид у него сделался еще того довольней, мгновение спустя он снова исчез и на сей раз вернулся с картиной и на ней спина, картина была превосходная кто бы сомневался но брат с сестрой были еще не вполне готовы к восприятию сезанновых ню а потому возобновили натиск. Им нужен был пейзаж На сей раз после еще более долгого отсутствия он вернулся с огромным полотном с написанным на нем маленьким фрагментом пейзажа. Ага то что надо, сказали они, пейзаж вот только они хотели бы полотно размером поменьше но чтобы записано было все. Они сказали, да мы думаем что-то в этом роде. К этому времени над Парижем уже сгустился ранний зимний вечер и как раз в эту минуту по той же самой задней лестнице спустилась дряхлая на уборщицу похожая старуха, пробормотала, bon soir monsieur et madame и тихо вышла в дверь, еще через минуту еще одна такая же старуха спустилась по той же самой лестнице, пробормотала, bon soir messieurs et mesdames и тихо вышла в дверь. Гертруда Стайн рассмеялась и сказала брату, бред какой Да нет тут никакого Сезанна. Воллар поднимается наверх и говорит этим старухам что надо написать и он не понимает нас а они не понимают его и они что-нибудь ему такое пишут а он сносит вниз и вот нате вам Сезанн. Тут они расхохотались оба и никак не могли остановиться. Потом взяли себя в руки и еще раз объяснили насчет пейзажа. Они сказали что им нужен один из тех чудесных желтых солнечных видов Экса каких у Лёзера было несколько. Воллар опять вышел и на сей раз вернулся с великолепным маленьким зеленым пейзажем. Он был очень хорош, он был во весь холст, он стоил не слишком дорого и они его купили. Потом Воллар рассказывал всем и каждому что к нему пришли два сумасшедших американца и они смеялись и он очень на них обиделся но постепенно до него дошло что чем больше они смеются тем охотнее что-нибудь покупают так что пусть себе смеются на здоровье.

С того самого времени они стали ходить к Воллару все время. Вскоре им была дарована привилегия разбирать стопки холстов и самим выбирать что понравится. Они купили крошечного совсем маленького Домье, голову старухи. Понемногу им начали нравиться Сезанновы ню и в конце концов они купили два маленьких групповых полотна с обнаженной натурой. Они раскопали очень-очень маленького Мане черно-белого с ярмарочным торговцем на переднем плане и тоже его купили, они нашли двух крошечных совсем миниатюрных Ренуаров. Они часто покупали картины по две потому что одному больше нравилась одна а другому другая, и так потихоньку прошел год. Весной Воллар объявил что устраивает выставку Гогена и они впервые увидели несколько Гогенов. Довольно паршивых кстати сказать но им они в конце концов глянулись, и еще купили двух Гогенов. Гертруде Стайн у него нравились подсолнухи а фигуры не нравились а брат как раз предпочитал фигуры. Сейчас может сложиться такое впечатление что это были бешеные деньги но тогда все это стоило гроши. И так понемногу прошла зима.

Посетителей у Воллара бывало не слишком много но однажды Гертруда Стайн была там свидетельницей разговора от которого получила колоссальное удовольствие. Дюре в Париже был фигурой известной. Он к тому времени был уже очень стар и весьма представителен. Когда-то он дружил с Уистлером, Уистлер написал его портрет во фраке и с белым оперным плащом через руку. Он зашел к Воллару и вступил там в разговор с группой молодых людей и один из них по фамилии Руссель, из компании Вюийара, Боннара и прочих постимпрессионистов, что-то такое обиженное сказал насчет непризнанное своей собственной и своих товарищей, что им не дают даже выставиться в салоне. Дюре посмотрел на него этак ласково, мой юный друг, сказал он, есть две разновидности искусства, никогда об этом не забывайте, есть искусство и есть искусство официальное. Да как вы только смеете, мой бедный юный друг,

надеяться что станете причастны к официальному искусству. Вы только посмотрите на себя. Предположим во Францию приезжает какая-нибудь важная шишка, и ей приходит в голову познакомиться с модными художниками и заказать свой портрет. Дорогой мой, вы только посмотрите на себя, один ваш вид приведет его в ужас. Вы милейший молодой человек, вы умны и прекрасно воспитаны, но важная шишка ничего подобного в вас не заметит, она будет просто в ужасе. Нет-нет по их представлениям модный художник должен быть среднего роста, с брюшком, одетый не то чтобы шикарно однако же согласно положению и статусу, не лысый и не слишком тщательно причесанный и чтобы почтительно кланялся. Сами понимаете что вы ни на что не годны. Так что ни слова больше об официальном признании, а если вам взбредет нечто подобное в голову взгляните в зеркало и подумайте о важных шишках. Нет-нет, дорогой мой юноша искусство и есть искусство официальное, они всегда были и всегда будут.

Зима еще не подошла к концу, а Гертруда Стайн и ее брат шили что раз уж они зашли настолько далеко нужно идти еще дальше, они решили купить большого Сезанна а потом уже хватит. Потом они будут благоразумны. Им удалось убедить старшего брата в необходимости этого последнего вложения капитала, и как вскоре станет очевидно оно и в самом деле было необходимо. Они сказали Воллару что хотели бы купить портрет работы Сезанна. В те времена большие портреты работы Сезанна вообще практически не продавались И почти все они были у Воллара. Ему эта просьба доставила несказанное удовольствие. Отныне они были допущены в ту самую комнату куда вела спрятанная за перегородкой лестница и где по мнению Гертруды Стайн сидели старухи и писали Сезаннов и теперь они проводили там целые дни решая какой именно портрет перейдет в итоге к ним в собственность. Всего их там было кажется восемь так что выбрать было нелегко. Им не раз и не два приходилось отступать к Фуке и восстанавливать силы при помощи его фирменных медовых пирожных. В конце концов они сузили выбор до двух портретов, мужского и женского, только на сей раз они не могли купить оба портрета и в конце концов купили женский.

Воллар сказал, обычно женские портреты они ясное дело дороже мужских однако, сказал он и еще раз внимательно посмотрел на картину, не думаю чтобы в случае с Сезанном это играло какую-либо роль. Они погрузили картину на извозчика и отправились с ней домой. Это была та самая картина про которую Элфи Морер объяснял потом что она закончена и понять что она закончена можно исходя из того что она в раме.

Это была очень важная покупка потому что Гертруда Стайн все смотрела на нее и смотрела и написала Три жизни.

Незадолго до этого она в качестве упражнения в стиле начала переводить флоберовские Trois Contes [16] а потом у нее появился этот Сезанн и она на него смотрела и под впечатлением от него написала Три жизни.

Следующее важное событие произошло осенью. Это был первый год осеннего салона, самого первого осеннего салона в Париже, и они, нетерпеливые и возбужденные, отправились смотреть картины. Там они отыскали картину Матисса известную впоследствии как La Femme аи Chapeau [17] .

16

Три повести (фр.).

17

Женщина в шляпе (фр).

Первый осенний салон был шагом на пути к признанию обойденных ранее вниманием широкой публики художников из Салона независимых. Их картины выставили в Пти-Пале напротив Гран-Пале где проходил большой весенний салон. То есть выставили картины тех независимых которые уже настолько преуспели что их картины стали продавать в престижных галереях. Именно они вместе с несколькими бунтарями из старого салона и создали осенний салон.

Выставка получилась очень свежая но без особого эпатажа. Там было много вполне приятных картин но была одна картина совсем неприятная. Она приводила публику в бешенство, так что пытались даже соскабливать краску.

Гертруде Стайн картина понравилась, это был портрет женщины с вытянутым лицом и с веером. И палитра и композиция были очень странные. Она сказала что хочет ее купить. Ее брат между тем отыскал одетую в белое женщину на зеленой лужайке и тоже хотел ее купить. Решив по сей причине как обычно купить обе они отправились в контору к секретарю салона узнать насчет цен. Им никогда раньше не доводилось бывать в небольшой комнатенке где сидел секретарь салона и было жутко интересно. Секретарь сверился с каталогом. Гертруда Стайн не помнит сколько она стоила и лаже чья она была, та женщина с собакой на зеленой травке, но Матисс стоил пятьсот франков. Секретарь объяснил что ясное дело никто никогда не платит столько сколько просит художник, надо просто назвать свою цену. Они спросили какую же цену предложить. Он спросил их а сколько они собираются заплатить. Они сказали что не знают. Он предложил пусть это будет четыреста франков и он даст им знать как только так сразу. Они согласились и ушли.