Автобиография
Шрифт:
Но вот задумана новая книга. Кажется, что твои закрома достаточно полны для того, чтобы ее написать. Теперь только — садись за стол и катай! Прекращается ли теперь изучение жизни? Разумеется, нет. Напротив, именно теперь оно становится наиболее активным, творческим, сознательным. Теперь уже не просто живешь, теперь ищешь. Ищешь людей, которые тебе нужны. Ищешь осмысленно, требовательно, придирчиво…
Иногда из рассказов писателей о прототипах своих героев может сложиться представление, что писателю просто везло: счастливо встретил интересного человека и написал о нем. А не встретил бы — и не было бы в литературе этого героя.
Но эти счастливые встречи, как правило, случаются именно у тех писателей,
Чтобы найти и увидеть в жизни новое, надо самому многое об этой жизни знать. Тут, как мне представляется, действует «закон расширенного воспроизводства». Мне вспоминается один старичок, писатель, который в те дни, когда строилась Магнитка, приехал туда, бродил по улицам с блокнотом в руках, останавливал людей, представлялся им и просил: «Не можете ли вы мне рассказать что-либо, что я мог бы использовать в беллетристической форме?» Что могли рассказать ему люди? О чем он мог расспросить их? Он приехал на Магнитку, как на охоту, как на золотую россыпь и, разумеется, уехал ни с чем. А «самородки» действительно лежали повсюду, но он их не мог увидеть.
Я хочу особенно подчеркнуть необходимость именно активного, осмысленного, делового изучения жизни. Процесс обдумывания будущей книги есть необыкновенно важный процесс. Собственно, в этот период и решается: получится книга или не получится. Вот тут-то и начинаешь ворошить свои закрома. Начинаешь отбирать драгоценное, важное, нужное. Начинаешь еще только в мозгу своем — организовывать, строить будущую книгу из хаоса впечатлений и образов, как дом из строительного материала.
Часто у нас, говоря о мастерстве писателя, имеют в виду главным образом работу над словом, над образом, над эпитетом, точно все мастерство писателя состоит в том, чтобы написать хорошую фразу. Между тем этап создания книги еще до письменного стола, на мой взгляд, есть этап куда более решающий. В это время нужно прежде всего привести в ясность идеи и мысли, которые ты хочешь сообщить читателю; нужно привести в порядок то, что ты в жизни увидел, ибо материал огромный и в нем легко потонуть. И здесь я стою за план. Я знаю, что наши классики никогда без плана не работали.
Я не боюсь употребить — на этом этапе — слово «схема». Да, надо построить схему, чертеж будущей книги. Расположить людей, выяснить их взаимоотношения. Определить их судьбы. Ибо, по-моему, нет ничего интереснее в книге, чем судьба человека-героя. А эти судьбы — в руках писателя. Как можно писать о человеке, не зная его? Прежде всего надо завести у себя свой «отдел кадров». О каждом из своих героев надо знать абсолютно все, начиная с того, когда он родился и что с ним было до того, как он пришел на страницы книги, и кончая тем, что с ним будет потом, после того, как он ушел из книги.
Для современных произведений характерно изобилие героев. Но о каждом — о каждом появляющемся на страницах книги человеке — автор обязан знать все. Не важно, войдет ли все это в роман или нет. А знать — надо! Тогда одной меткой фразой можно будет охарактеризовать человека, и будут люди, а не персонажи, книги, а не штатное расписание.
Нельзя пренебрегать и точностью в отношении времени действия… Вспомним, как обычно начиналось повествование у классиков: «Теплым июньским вечером 1858 года…» — и т.д. Из их книг всегда ясно, когда и где происходит действие. А в наше время, когда не то, что год, а каждый день неповторим, не похож на предыдущий, это особенно важно. Знаю это из собственного печального опыта. Неудача моей пьесы «Закон зимовки» во многом объяснялась тем, что я произвольно «сдвинул время», и получилась неправда, фальшь: то, что было возможно в Арктике 1935 года, когда я там был, стало уже невозможным в Арктике 1941 года… Шагнула вперед жизнь.
Вообще точность во всем — это закон для писателя. Тем из нас, кто работает над индустриальными темами, особенно необходимо знать, и хорошо, дотошно знать технику, технологию, производство. Человека труда невозможно показать без этого.
Мне довелось как-то присутствовать при обсуждении пьесы одного молодого драматурга. Пьесу все дружно критиковали. В ней были выведены два сталевара. Один — «консерватор», другой — «новатор», но оба они были одинаково бледны и неинтересны. Тогда мы попросили автора, чтобы он рассказал нам уже не «художественно», а своими словами, просто, чего хочет новатор и против чего спорит консерватор, и вдруг выяснилось, что автор сам не только не знает этого, а и вообще о мартеновском деле имеет смутное понятие. Стоит ли после этого удивляться, что пьеса не вышла?
Писатель должен до тонкости знать технику дела, даже не для того, чтобы ее описать, а чтобы самому все понять и увидеть, а увидев — найти в этом образное, то есть человеческое и поэтическое. Никто не требует от писателя, чтобы он описывал все эти винты и болты,— он пишет не прейскурант, но он должен все эти болты и винты знать, иначе для него и машина будет только железным хаосом, и человек — творец машины — останется непонятным. Скажу опять же из опыта. Только изучая техническую литературу, учебники горного дела, беседуя с мастерами и бывая в шахтах, смог я написать те страницы в своей книге «Донбасс», которые я люблю. И есть в этой книге несколько неточностей, за которые я мучительно краснею: значит, не все изучил, как надо!.. Я исправлю их в первом же издании. И опять поеду в Донбасс — смотреть, наблюдать, учиться…
Много, очень много должен знать писатель! Помимо главного, основного, ради чего пишется книга, он также должен знать и массу второстепенного. Я имею в виду «второй план» в книге.
Сценарий законно не требует такого изобилия подробностей, как роман. И это понятно. Не нужно подробно описывать внешность героя — будет живой актер. Не нужно писать пейзаж — будет оператор. Будет живая натура. Будут режиссер, художники и т.д., и т.д. Кино имеет много изобразительных средств.
У писателя же, когда он пишет роман, только одно оружие — слово. Словом должен он обрисовать и героя, и натуру, и жизнь, которая идет там, на «втором плане». Да нужен ли вообще этот второй план? Необходимо нужен. Не ради украшения, озеленения книги, бог с ним, А для того, чтобы читатель видел в нашей книге не сочинение автора по разграфленной схеме, а самое жизнь. Жизнь со всеми ее красками, запахами, переливами, подробностями. Для этого и пейзаж нужен, и описания необходимы, и вся эта масса подробностей, которая как будто ничего и не решает в книге, а на самом деле и создает то очарование правды жизни, которое так покоряет нас в романах Шолохова, Фадеева, Федина, Катаева.
И писателю, когда он умеет это писать и знает жизнь, легче работать. Для меня, например, мучительно трудно сочинять «сцены в кабинете», заседания, камерные эпизоды. Понимаю, что надо эти сцены «расцветить». Вот и начинаешь: «он улыбнулся», или «ухмыльнувшись, сказал он», или «сдвинув мохнатые брови, проговорил он»… Самому скучно писать!.. А все оттого, что не представлял я себе зримо ни этого кабинета, ни зала заседаний, где идет горячий, интересный спор; не описал я стола, на который мой герой мог бы опереться, не написал окна, в которое он посмотрел бы, не дал жизни за этим окном…