Автограф президента (сборник)
Шрифт:
Мы с матерью, словно завороженные, следили за каждым его движением.
Генерал положил папку перед собой, провел по ней рукой, словно снимая с нее дьявольское заклятие, и сказал:
— Первые сомнения в правдивости версии о гибели Ивана… — он посмотрел на меня и поправился, — Ивана Михайловича Вдовина появились еще в пятьдесят шестом году, когда в процессе пересмотра дел начали поднимать все архивы НКВД за тридцать седьмой год. Но тогда не удалось детально во всем разобраться, многое так и осталось неясным. Например, как Иван Михайлович оказался в Москве, почему его
— Арестовали? — переспросила мать сдавленным голосом.
— Да, арестовали, — подтвердил генерал. — Ваша информация по делу Бондаренко, — он снова посмотрел в мою сторону, — позволила восполнить этот пробел, сопоставить некоторые факты и найти ответы на все вопросы…
Он достал из папки довольно объемистый документ, полистал его, потом положил перед собой и сказал:
— В соответствии с принятым порядком мне следует ознакомить вас с заключением по делу. Только вы уж извините — читать вам этот документ я не буду!
Он вновь, на этот раз очень внимательно, окинул нас взглядом, словно оценивая, сможем ли мы с матерью пройти через такое испытание, и закончил:
— Люди вы свои, закаленные, так что читайте сами!
С этими словами он протянул нам документ с грифом «совершенно секретно», а сам встал из-за стола и отошел к окну, за которым жила своей суетной предновогодней жизнью площадь Дзержинского.
Мать первая, очень осторожно, словно это были последние, хрупкие осколки ее давнего и такого короткого счастья, взяла в руки этот документ, придвинулась ко мне, как мне показалось, не столько для удобства чтения, сколько в поисках поддержки с моей стороны, и мы начали читать.
И, по мере того как мы читали этот документ, перед нашим мысленным взором прошло все, что случилось с Иваном Михайловичем Вдовиным в начале июня тридцать седьмого года…
17
Всю ночь Вдовин просидел в своем купе, не смыкая глаз, и только под самое утро, когда поезд уже шел по Подмосковью, часа на полтора погрузился в какое-то чуткое забытье. Из этого состояния его вывели толчки вагона, замедлявшего ход, стук колес на стрелках и голоса пассажиров, снимавших с верхних полок чемоданы и узлы.
Он открыл глаза и увидел, что поезд уже приближается к перрону, дверь купе открыта, а его попутчики уже стоят в коридоре, торопясь поскорее выйти из вагона. Тогда он встал, поправил портупею, одернул гимнастерку, застегнул воротничок, снова сел за стол и стал смотреть в окно.
В толпе встречающих ему бросились в глаза двое военных в форме сотрудников НКВД — лейтенант и сержант госбезопасности, которые медленно шли за движущимся вагоном, внимательно посматривая на окна. Когда поезд наконец остановился и пассажиры стали выходить на перрон, они подошли к выходу из вагона, встали в сторонке, подальше от людского потока, и, бросая по сторонам быстрые взгляды, на всякий случай взяли под наблюдение сразу несколько вагонов.
Не вызывало сомнения, что они кого-то встречают, но Вдовин не придал этому значения: о своем приезде в Москву он никому не сообщал, встречать его не просил, мало ли по какому делу могли приехать на вокзал сотрудники госбезопасности.
Когда в коридоре стало свободно, он взял свой маленький чемоданчик, надел фуражку и пошел к выходу. Как только он показался в дверях вагона, сотрудники госбезопасности направились в его сторону, подождали, когда он спустится на перрон, а затем лейтенант, небрежно козырнув, спросил:
— Вы Иван Михайлович Вдовин?
Вдовин утвердительно кивнул головой:
— Так точно. А в чем дело?
— Нам поручили встретить вас, — ответил лейтенант. — За вами прислали машину.
«Надо же, даже машину прислали. Не иначе, Сырокваш постарался, предупредил о моем прибытии», — подумал Вдовин и пожалел, что не вышел из поезда на какой-нибудь подмосковной станции и не поехал другим транспортом. Впрочем, все эти ухищрения в данном случае не имели никакого смысла — он ведь не собирался скрываться, а приехал по важному делу и все равно должен явиться в наркомат. Какая разница: пешком, на трамвае или на служебной машине?
— Поехали, — коротко бросил он и направился к выходу с перрона.
Втроем они вышли на привокзальную площадь, сели в ожидавшую «эмку» и поехали на Лубянку…
Через полчаса «эмка» остановилась у железных ворот Наркомата внутренних дел. Ворота открылись, машина въехала в образованный многоэтажными зданиями двор, проехала под одной аркой, затем под другой и остановилась у какого-то подъезда.
Вдовин отлично знал это здание: здесь размещалась комендатура.
Выйдя из машины, он и встретившие его на вокзале сотрудники прошли в помещение комендатуры и зашли в одну из комнат, вдоль стен которой стояли жесткие скамьи, а в центре — массивный стол, крышка которого была обита оцинкованным железом.
— Ожидайте здесь, — сказал лейтенант и удалился.
Вдовин машинально отметил про себя, что лейтенант, сказав «ожидайте здесь», не добавил «товарищ капитан» или «товарищ Вдовин», как это положено, когда младший по званию обращается к старшему. Хотя если учесть, что его привезли не к руководству, а доставили в комендатуру, завели в «приемный покой» и теперь сержант госбезопасности не сводит с него настороженного взгляда, то на подобные мелочи не следовало обращать внимания.
Вскоре лейтенант возвратился в сопровождении грузного мужчины с бритой наголо головой. Тот мрачновато глянул на Вдовина и сказал:
— Следуйте за мной!
Вдовин поднялся со скамьи и хотел взять свой чемоданчик, но бритоголовый приказал:
— Чемоданчик оставьте здесь!
Вдовин повиновался и вслед за бритоголовым вышел в коридор. У дверей «приемного покоя» его ожидали два рослых коменданта. Кобуры их наганов были расстегнуты.
Бритоголовый, не оглядываясь, пошел по коридору, Вдовин последовал за ним, а сзади них на небольшом удалении шагали коменданты.
Они долго шли по коридорам, поднимались и спускались по лестницам, пролеты которых были затянуты металлическими сетками, проходили через решетчатые двери, которые с лязгом открывались и закрывались за ними, пока не оказались на втором этаже внутренней тюрьмы.