Автомобиль Иоанна Крестителя
Шрифт:
– Ваше превосходительство, – раздался нерешительный голос письмоводителя, прекрасно понимавшего душевное состояние своего начальника, – не желаете ли взглянуть на протокол допроса домовладельца Рымши?
– Давай. – Вирхов смахнул обрывки мерзкой газеты в мусорную корзину. – И прошу тебя, голубчик, не в службу, а в дружбу, не слезай с наших эскулапов, звони каждые четверть часа, требуй результатов. И лабораторию держи под контролем – данные химического анализа немедленно мне на стол. И отправь агентов в издательство господина Сайкина. Надо оповестить его домочадцев о случившемся. Сотрудников предупредить, чтобы завтра были в редакции, – для проведения дознания.
– Эти глупые газетчики даже не удосужились
Вирхов углубился в протокол допроса отпущенного с миром Рымши. Да, иной раз диву даешься, встречаясь с такими доверчивыми людьми. Купец второй гильдии! Как он торгует? Верит на слово первому встречному? Дом, которым он владеет, куплен, конечно, на деньги его покойного родителя… Иван Трофимович Рымша, человек спокойный, приятной наружности, с аккуратной бородой, плавно перетекающей в бакенбарды, при недавнем разговоре поразил Вирхова до глубины души. Сидя перед столом следователя, домовладелец утирал набегающие слезы и, подобно чувствительной дамочке, рассказывал, какое приятное впечатление произвел на него покойный, явившийся узнать о сдающейся внаем квартире. Как широко улыбался, интересуясь стоимостью жилья, с какой грацией доставал из внутреннего кармана портмоне и вносил денежки вперед за три месяца. Держал себя как человек достойный. А когда размягченный обходительностью гостя домовладелец робко поинтересовался именем и паспортом солидного господина, тот шутливо извинился, что забыл представиться, и протянул изящную визитку, и на ней было выведено золотой вязью – Короленко Владимир Галактионович. Рымша не имел никакого представления о том, кто такой Короленко. Не читал ни одной книги писателя. И вообще ничего не читает, кроме историй о сыщиках. Вручил Рымша гостю ключи от квартиры, послал своего человека с сообщением к дворнику, велел подыскать кухарку. А паспорт жилец обещал занести, да не успел. Вот и все. Второй раз господин Рымша увидел жильца только сегодня утром – Спиридон оповестил, прислал с запиской сына сапожника, живущего в подвале, во дворе.
Таких безмозглых дураков Вирхов еще не встречал! В купеческой семье, видно, тоже не без уродов… А дело объяснялось просто. Покойный, крупный петербургский издатель Сайкин, подшутил над дурачком – вынул из кармана визитку Короленко. У него небось полный карман визиток.
Размышления Вирхова прервал Павел Миронович Тернов, возникший в дверях с пачкой свежих фотографий в руках.
– Где вы изволите разгуливать, дружок? – ворчливо обратился к кандидату на судебные должности Вирхов. – Еще и не все задержанные допрошены.
– Спешил принести вам, Карл Иваныч, фотографии, – ответил, не обращая внимания на брюзжание старика, Тернов, все еще ликуя в душе оттого, что именно он подсказал Вирхову: в столице известен лишь один Валентин Агафонович, оказывающий покровительство синьорине Чимбалиони, а именно, книгоиздатель Сайкин. – Что прикажете?
– Садись писать протокол, – спокойнее предложил Вирхов, – пока Поликарп Христофорович отсутствует.
Тернов безропотно отправился к столу и приготовил листки и перо, с сожалением взглянув на новенький зачехленный «Ундервуд» – громкое клацканье пишущей машинки мешало Вирхову вести допросы, ею пользовались редко. А Вирхов нажал кнопку электрического звонка и велел заглянувшему курьеру доставить Спиридона Куприянова. Затем перебрал фотографии и смахнул их в ящик письменного стола. Оправил мундир, пригладил светлые волосы, которые из-за тесноватой фуражки слегка топорщились на висках и затылке.
Вошедшему Спиридону указал на стул. Внимательно рассмотрел
– Тебе хорошо, Спиридон, – наконец изрек Вирхов, – про тебя в газетах пакости не пишут.
– Дык ведь я не знал, ваше превосходительство, что такая несуразная путаница вышла. Приискал новому жильцу по просьбе господина Рымши кухарку, дык ведь… Манефу давненько знаю, она уж не у одних господ здесь прислуживала. Работящая девушка, симпатичная.
– Что-то я этого не заметил, – Вирхов недоуменно покачал головой, – истинная фурия. – И увидев легкий румянец на щеках парня, спросил: – Или впутала она тебя в дела сердечные?
Парень молчал.
– Вижу, впутала, – утвердительно заявил Вирхов. – Прости, братец, если что не так сказал. Но больно уж она неласкова.
– Напрасно вы думаете, что это она сгубила барина. Она не такая. Не могла она, я-то знаю.
– Говори яснее.
– Покойный-то умер после полуночи.
– Откуда ты знаешь? – перебил его следователь.
– Труп-то сильно окоченел, когда полиция приехала.
Вирхов промолчал, проклиная в душе эскулапов, которые до сих пор не произвели вскрытия, чтобы уточнить время и причину смерти. Хотя первоначально полицейский врач тоже утверждал, что смерть наступила между двенадцатью и двумя часами ночи.
– Ты это слышал во время дознания, – предположил Вирхов. – А после двенадцати, надо полагать, Манефа почивала сладким безгрешным сном в своей каморке у черного входа.
– Нет, – Спиридон покраснел еще гуще, – она с десяти часов в моей комнатенке была. Намерены вскорости обвенчаться.
– Та-а-к, – протянул Вирхов, – а пока незаконно сожительствуете.
– Для законного брака надо сперва на ноги встать, – с достоинством ответил Спиридон, – а сердцу не прикажешь. Отмолим грех.
– Ладно. – Вирхов махнул рукой. – А не могло ли быть так, что Манефа твоя сначала довела барина своим злоязычием до разрыва сердца, а потом к тебе отправилась?
– Что вы, ваше превосходительство, она с барином и не разговаривала вовсе. Готовила ужин, собирала в столовой закуску, если гости ожидались…
– То есть у Манефы не было причин ненавидеть покойного? Кстати, не балуется ли она книжонками бульварными?
Спиридон вздохнул.
– Почитывает. Недавно рассказывала мне презанятную историю «Бойкие тюлени».
– Та-а-к… – Вирхов многозначительно глянул на Тернова, который на миг оторвался от протокола. – И господина Конан Дойла читает?
– Это вы у нее спросите. Вроде говорила, взяла у маменьки про автомобиль Иоанна Крестителя.
Вирхов закусил нижнюю губу и с минуту рассматривал дворника. Он представлял себе, как зловредная кухарка, обиженная издателем Сайкиным – может, и домогавшимся ядреной бабенки, – напоила сладострастника ядовитой кислотой, принесенной ею во флаконе под видом водки, а когда барин рухнул на ковер, облила его лицо чернилами и, давая выход своей неуемной злости, вынула из кармашка фартука книжку Конан Дойла и со злости разорвала ее прямо над трупом. Стаканы – улику, изобличающую ее, отнесла и вымыла, флакон протерла фартуком. Затем, довольная отмщением, отправилась на свидание к Спиридону в дворницкую. Может, и рассказала дружку о содеянном. Да разве он признается? Покрывать будет, несомненно, не выдаст.
Да, но зачем на столе стоял каменный котелок с солью? Соль перемешана с мелко нарубленной зеленью. Вирхов по запаху предполагал сельдерей. Он поерзал на стуле, отгоняя от себя мысль о книжонке, валявшейся у него дома. В популярной брошюрке некоего Е. Марахиди, изданной тем же Сайкиным, расписывались способы сохранения мужского здоровья и достижения гармонии в супружеской жизни. Брошюрка немаловажное значение отводила сельдерею. Якобы если съедать два фунта сельдерея ежедневно, мужская сила возрастает неимоверно.