Автономное плавание
Шрифт:
А японцы, например, не мудрствуя лукаво, поставили на пароходы прессы. Представьте, самые примитивные прессы. Бочку сплющат в лепешку - и в трюм. И возят не воздух, а металл! Готовенький и дешевый!
– Но почему же так получается?
– Отчасти потому, что мы заплатили поставщику и за горючее и за тару. Значит, он не заинтересован в том, чтобы ее вернуть обратно. Он за нее получил деньги, и ему наплевать на то, что эти деньги мы переложили из одного государственного кармана в другой. А у нас стоимость тары вошла в стоимость горючего. И выходит, что этих бочек как бы не существует и то, что вы видите - это лишь мираж. И никому нет
– Но у нас же есть единый хозяин!
– Кто? Государство вообще или конкретный товарищ Госплан?
– Хотя бы.
– Но там тоже много людей и каждый отвечает только за свой участок работы.
– Но если бы каждый думал не только о своем участке.
– Да, конечно, - перебил Парамонов. - Но, представьте, и этого мало! Нужна система управления, причем гибкая, -оперативная, современная. А ее у нас, извините, пока нет. Как нет, скажем, той самой НОТ, то бишь научной организации труда на нашей стройке.
– А почему?
– Потому что стройка не обеспечена ни материалами, ни транспортом, ни даже проектной документацией. Для того чтобы работать, скажем, по сетевому графику, мне надо шестьдесят девять автомашин, из них сорок три самосвала и двадцать шесть бортовых. А у меня всего тридцать четыре, из них почти треть простаивает, нет запасных частей. Вот и работаем, как у Райкина: "Раствор ёк, кирпич - бар. Сижу куру".
– Но ведь вы тут хозяин! Вы должны добиваться, чтобы вам дали все, что положено.
– Легко сказать - добиваться. Я строю вот уже тридцать лет, а еще не встречал ни одной стройки, которая была бы полностью обеспечена. А ведь строим! На энтузиазме, а строим! А сетевой график - это пока для нас несбыточная мечта.
Люся испытующе посмотрела на Парамонова:
– И у вас опустились руки?
Он усмехнулся:
– Представьте - нет! Кулаки иногда сжимаются.
– Это хорошо. Я люблю мужчин со сжатыми кулаками.
– Значит, у меня есть шансы понравиться вам.
Так шутливо закончился этот серьезный разговор, о котором Люся вспоминала потом часто.
Еще в середине августа стало ясно, что к началу учебного года школу не закончат, вряд ли даже успеют оштукатурить изнутри. Поэтому начало занятий перенесли на пятнадцатое сентября. Лиду это огорчило, ей хотелось как можно скорее испытать свои педагогические способности.
– Погоди, еще разочаруешься. Думаешь, легко с малышней? У меня вот одна Иришка, так я с ней иногда не могла справиться.
Вспомнив о дочери, Люся загрустила. Она уже не раз пожалела, что оставила Иришку у матери. Но детский садик еще не начинали строить. Да и климат здесь суровый, пусть хоть последний год, пока не начала учиться, Иришка немного окрепнет.
– Скучаешь? - догадалась Лида.
– Очень. На работе еще иногда забываешься, а дома не знаешь, куда деть себя.
– Между прочим, в поселке многие удивляются, как это ты пошла работать просто бригадиршей. Мол, жена командира лодки, инженер с дипломом и вдруг лазит по лесам в сапожищах и ватнике. Одна даже сказала, что это от жадности.
– Пусть болтают, коли им больше делать нечего. А между тем на стройке не хватает людей, поэтому мы и школу не закончим к началу занятий. Могли бы наши модницы и поработать хотя бы на строительстве школы, для их же детей стараемся. Уж побелить, покрасить, помыть окна могли бы.
– А что, это идея! - подхватила Лида.
И на следующее утро она привела к школе целую бригаду - с ведрами, щетками, даже с лопатами. Лида в кожаной куртке и красной косынке была похожа на комиссара времен гражданской войны. Когда Люся с улыбкой сказала ей об этом, Лида гордо расправила плечики и задиристо сказала:
– А что, думаешь, не смогла бы и я быть комиссаром, живи я в то время?
Когда после смены Люся заглянула к Ивановым домой, Лида, посыпая стрептоцидом кровавые подушечки мозолей на ладонях, плакала.
– Вот тебе и комиссар! - удивилась Люся.
– Так ведь больно.
– А ты как думала? - И уже серьезно добавила: - Боюсь, что завтра твое храброе войско недосчитается половины.
Однако на другой день женская бригада все-таки явилась в полном составе.
18
На переборке в кают-компании висела карта, и Кошелкин, обведя указкой границы района, который предстояло обследовать, говорил:
– На дне океанов, в том числе и Ледовитого, столь же много возвышенностей и впадин, высоких гор и ущелий, как и на грешной земле. Но если на земле все горы и возвышенности давно нанесены на карты, то дно океана, в общем-то, мало изучено, особенно там, где оно не представляло опасности для мореплавания. Лишь с появлением подводных лодок человечество стало интересоваться рельефом океанского дна не только в прибрежной полосе, а и вдали от материков. Однако Северный Ледовитый океан и в ту пору считался непригодным для плавания подводных лодок. Этим обстоятельством, наряду с особыми трудностями исследований в Арктике, и можно объяснить, что Ледовитый океан оказался наименее изученным. Но вот появились атомные лодки, были совершены первые подледные плаванья, выяснилось, что мы еще многого не знаем об Арктике. И хотя с тех пор, как начали над этой проблемой работать, многое уже сделано, еще больше предстоит сделать. Например, мы уже сравнительно давно знаем о подводных хребтах Ломоносова, Менделеева, об Атлантическом хребте. Они раньше не представляли опасности для плавания надводных кораблей. Поэтому и сами хребты полностью не были изучены, а их отроги вообще не были нанесены на карты. Есть предположение, что один из отрогов большого хребта заходит и в район, который нам предстоит обследовать. Ну, о важности этого района для подледных плаваний не мне вам говорить...
До границы района оставалось каких-нибудь полсотни миль. И хотя эхоледомеры показывали, что лед, вопреки ожиданиям, здесь довольно тонкий, с осадкой не более четырех-пяти метров, а под килем глубина в несколько сот метров, неожиданности могли подстерегать лодку на каждой миле пути. Стрешнев объявил готовность номер два и уменьшил ход. Работали оба эхолота и к одному из них подключили специальный регистрирующий прибор, на ленте которого с фотографической точностью вычерчивался рельеф дна.
Пока дно было ровным, почти плоским. Горбатенко сверял показания эхолота с картой и вносил поправки. Вскоре к нему присоединился и Кошслкин.
Так прошло около четырех часов. Дно по-прежнему было ровным, лишь несколько уменьшилась глубина - всего на тридцать два метра. И - что было совсем неожиданно - начала постепенно уменьшаться толщина льда, появились отдельные участки чистой воды. Их становилось все больше и больше, и вот уже эхоледомеры отмечали лишь небольшие, отдельно плавающие льдины.