Автопортрет художника (сборник)
Шрифт:
– Пошел к черту, – ответил Моклитару.
– Моклитару! – крикнул ему вслед человек в плаще. – Моклитару!
– Мы думали, вы патриот! – крикнул человек в плаще.
– Патриот и обормот! – крикнул, сделав па, не утративший артистизма Моклитару.
– Моклитару, я прошу вас, остановитесь! – крикнул человек в плаще.
– Иди. К черту, – сказал, не оборачиваясь, Моклитару.
– Ну прошу вас, ладно, давайте забудем неудачное начало, –
– Иди к черту, – сказал Моклитару, уходя.
– И все же, я прошу вас, я заклинаю вас именем балета, остановитесь! – крикнул человек в плаще.
Моклитару остановился и обернулся.
– Ну? – спросил он.
Человек в плаще сказал:
– Может быть вы тогда одолжите мне десятку до пятницы?
ххх
Дома хореограф налил в грязную ванную кипятка – купался он два раза на дню, скоро за долги ему отключали и горячую воду, следовало поторопиться получить ускользающие блага – и поставил в старый проигрыватель пластинку Баха. Запись в рижском католическом костеле. Советское еще качество, подумал Моклитару и хлебнул из бутылки. Достал томик Шекспира. Открыл наугад. «Король Лир». Начал читать. На восемнадцатой странице, там, где дочери уже стали предавать старенького отца, Моклитару всхлипнул. Ближе к концу, когда Лир босой и нищий, бродил по полям, хореограф начал плакать в полную силу. Он понял, что обнажил нервы настолько, что принял на себя ВСЕ скорби мира.
Трагедия отца Ахилла была для него жива, как сегодняшняя.
Дети, вырезанные испанцами в Мексике, обнимали его колени.
Маленький турецкий принц, утопленный братом, лежал в его ванной.
Трехлетний еврей бился в обратную сторону стекла его непропитой еще духовки.
На месте пропитой люстры болтался пятилетний английский пацаненок, повешенный за бродяжничество в семнадцатом веке.
Король Лир был для него ЧЕЛОВЕКОМ, а не театрально-литературной мишурой.
Моклитару понял, что принял на себя все скорби мира, и возрадовался.
Но и разрыдался. Прямо как Иисус.
– Господи, Господи, Господи, – приговаривал он.
– Как же так? – спросил он.
– Бедненький-бедненький, – сказал он.
– Бедные дети всего мира всех веков, – сказал он.
– Господи, я прошу тебя, умой их росой и дай покоя, – всхлипнул он.
Выключил проигрыватель, и, оставляя лужи, пошел в комнату и включил радио. Передавали стихи о детях блокадного Ленинграда. Моклитару сел, и, обхватив голову руками, разрыдался.
– Бедные, несчастные дети, – сказал он.
– Как Бог мог допустить это? – спросил он.
Потом подошел к окну, и допив коньяк, спросил:
– Чего хочешь от мя, Господи?
Сверху никто не ответил. Но зазвонил телефон. Моклитару, все еще плача, вздрогнул.
– Знак, – прошептал он и взял трубку.
– Моклитару? – это была бывшая жена.
– Ну? – спросил он, все еще переживая.
– Как насчет алиментов хотя бы за позапрошлый год? – спросила она.
– Твоим двум детям нечего одеть, – напомнила она.
Моклитару знал, что она не преувеличивает. Пацанам и правда нечего было одеть. Да и питались они не так, чтобы очень. В основном горохом, макаронами и хлебом.
– Ну а чем я могу помочь? – спросил он.
– Какой же ты… – сказала она.
– Отцепитесь от меня все, – сказал он резко.
После чего повесил трубку и снова заплакал.
– Бедные детки, – сказал он.
И добавил, чтобы понятнее было:
– Бедные ленинградские детки.
На следующее утро проснулся Моклитару поздно, и, выйдя в кафе, увидел, что вместо него ручки раскладывает какая-то потаскушка. Он уволен, понял бывший хореограф. Оставалась последняя ступень. Ну, что же.
Моклитару начал просить Христа ради.
ххх
– Пятерочки не будет? – интимно шепнул хореограф паре журналистов с главного канала.
– Пошел вон отсю… – обернулся к нему один, и замолчал.
– Да это же сам Моклитару, – услышал хореограф шепот, отходя с пятеркой.
Ему было все равно. Это оказалось, как играть в школьном театре. Сначала дрожь, а потом равнодушие и высокий профессионализм. И прима, упитанная девятиклассница, в качестве главного приза. Конечно, в голосах подающих было удовлетворение. Человек из Молдавии стал мировой звездой и опустился. Бинго. Это оправдывало существование четырех миллионов жителей Молдавии в глазах самих четырех миллионов жителей Молдавии. Но они, конечно, наивны как дети, подумал Моклитару. Думали, что спаивают меня, а я сам шел по своему пути.
Пятероч… – начал было Моклитару, но осекся.
– Моклитару, – сказал человек в плаще, – на кого вы работаете?
– Иди к черту, – сказал Моклитару.
– Иди к черту ТЫ, – сказал человек в плаще и показал ордер на арест с местом под фамилию.
– Садись, – велел он.
Моклитару послушно сел. Он не боялся тюрьмы, но там нельзя пить. Зачем тогда туда садиться? Человек в плаще хлебнул пива.