Автопортрет: Роман моей жизни
Шрифт:
Круг друзей
Наша социальная жизнь в Вашингтоне была довольно насыщенной. Там жили Василий и Майя Аксеновы, мой друг, известный югославский диссидент Михайло Михайлов, новые друзья и успешные бизнесмены Саша и Ира Чапковские, Джон (переводчик) и Лариса (журналистка) Глэд, корреспондент «Голоса Америки» Зора Сафир и американские журналисты, которых я знал еще по Москве: Роберт Кайзер, Алфред Френдли, упомянутый выше Эндрю Нагорский и редактор моих изданий того времени Мари Арана, замечательный
Тогдашний муж Мари Ник Ворд был членом совета директоров известной гостиничной компании Marriott. Как только стало возможно, он поехал в Москву с идеей построить там фирменную гостиницу. Добивался разрешения построить ее на Красной площади, в этом ему отказали и предложили место поскромнее. Первый раз он вернулся полный разных впечатлений, которые он начал отмечать еще при посадке в аэропорту «Шереметьево».
– По этому аэропорту, – говорил он, – вообще можно судить о советской экономике. Там слишком много самолетов стоят на земле. А они должны находиться в воздухе.
Не совсем поверив мне, что я в Москве довольно известен, он, знакомясь с кем-нибудь, спрашивал, знают ли они такого-то. Получая утвердительный ответ, сообщал собеседнику, что я его друг. Добиваясь разрешения построить в Москве отель Marriott, Ник дошел до исполнявшего обязанности премьер-министра Егора Гайдара и спросил его, знает ли тот Войновича.
– Да, – сказал Гайдар. – Как я могу его не знать, если он муж моей любимой учительницы.
В конце концов Нику удалось построить в России несколько гостиниц. В первой из них, «Мариотт-Тверская», он некоторое время был директором, учил персонал работать с клиентами.
С видом на Капитолий
Кеннан-институт, или Институт Кеннана, или имени Кеннана, был основан Джорджем Кеннаном, историком и писателем, бывшим при Сталине послом в СССР. Задолго до него, еще в девятнадцатом веке, в России был послом другой Джордж Кеннан, его дядя, тоже писатель и тоже историк, исследователь Сибири. Когда я спрашивал, в честь которого именно Кеннана назван институт, мне говорили, что это неясно. Живущий (живший тогда) Джордж Кеннан не оспаривает первый вариант и не возражает против второго.
Если я правильно понимаю, Кеннан-институт является частью института Смитсониан, который управляет сетью музеев, представляющих образцы достижений науки и техники. В том числе космонавтики. Институт находится в замке Смитсониан, где есть башня, а в башне комната, которую дали мне. С видом на Капитолий и на мол – большое, засеянное травой поле, место массовых гуляний народа и обитания бомжей, летом живущих просто на траве, а зимой на крышках колодцев, от которых идет кое-какое тепло.
Лучше иврит, чем английский
В Кеннан-институте я уже выступал в 1981 году, когда первый раз посетил Америку. Второй раз побывал там месяца за два до переезда в Вашингтон. Зашел в институт, познакомился с директором, которого зовут Блэйр Рубл, и ответсекретарем Тэдом, Теодором, или попросту Федей Тарановским, сыном гарвардского профессора Кирилла Тарановского, с которым я тоже был знаком. Блэйр и Федя только что получили в институте свои должности. Говорили, что, представляясь Рублу, Тарановский спросил: «Как я должен себя называть, чтобы вам угодить?» Тот, не задумываясь, ответил: «Называйте себя Полтинник».
Посетив институт перед окончательным переездом, я поинтересовался, дадут ли мне здесь компьютер, или мне лучше привезти свой, на котором я уже работал четыре года. Мне сказали, что институт снабжен самыми лучшими персональными компьютерами AT&T, и я получу один из них. И действительно, один из них я немедленно получил. Все было бы хорошо, если бы я писал по-английски. Но и по-русски, мне сказали, проблем не будет. Тэд Тарановский дал мне два флоппи-диска (тогда эти диски были величиной с ученическую тетрадь) с русской программой, я всунул их в компьютер – ничего не произошло.
Мне посоветовали обратиться в компьютерный отдел к женщине по имени Элоиз, которая все наладит.
– Ноу проблем. Здесь работы на одну минуту, – уверенно сказала Элоиз, придя ко мне и узнав, в чем дело.
Она тыкала-тыкала пальцы в клавиатуру, ничего не получилось. Обещала прислать на другой день инженера.
– Ерунда, – сказал инженер, выслушав меня, – сейчас мы это сделаем за две минуты.
Инженер тоже ушел ни с чем. Я продолжал общаться с Элоиз, а она была очень разговорчивой.
– На завтра я вызвала специалиста из фирмы AT&T, – говорила она. – Он, между прочим, давным-давно был моим любовником. Даже хотел на мне жениться. Но потом женился на другой… – И это было только начало длинной истории, которую я выслушивал.
Она приходила ко мне каждый день, каждый раз с новым рассказом и вызывала все новых и новых специалистов.
Наконец, очередной специалист из фирмы AT&T сделал русскую программу. Работала она так: ты пишешь текст, но первая строка этого появляется на экране только после того, как ты написал уже десятую.
Я объяснил Элоиз, что меня это не устраивает. Она просила не падать духом и сама не прекращала своих усилий. После трех месяцев безрезультатных боев с моим компьютером разных специалистов прибежала радостная:
– Всё, ваши проблемы решены. Вам даст программу человек, у которого она уже есть.
Надо заметить, что стипендию этого института получали люди разных профессий, занимавшиеся проблемами Советского Союза, и из разных стран. Литератор был я один.
– Генералу израильской армии, – продолжает Элоиз, – уже сделали программу, и он готов отдать ее вам.