Авторитетный опекун. Присвоение строптивой
Шрифт:
Вот так просто. В лоб. И я оглушена, чего уж там. В душе вдруг поднимается такой сокрушительный ураган: от неверия до отчаяния и даже злости, что вместо слёз к горлу вдруг подкатывает хохот.
Я держу его, с ужасом чувствуя, что не справляюсь. Понимая, как дико буду выглядеть, если сорвусь. Боясь этого… но словно желая одновременно.
– …Попейте, – словно из тумана, суёт мне стакан директриса. – И примите соболезнования. Такая невосполнимая утрата! Такая утрата! Павел Егорович был таким хоро…
И меня всё-таки прорывает. Я хохочу, а по щекам бегут слёзы. Вокруг с кудахтаньем носится директриса и её секретарь из приёмной. В кабинет одна за другой набегают воспитатели и педагоги, дружно присоединяются к суматохе. Кто-то снова и снова кричит: «Звоните в лазарет, у неё истерика!» но почему-то никто не звонит…
И только этот Дьявол, это проклятое «доверенное лицо» и «законный опекун» смотрит на меня всё так же непроницаемо, чуть склонив голову к плечу. В глазах ни капли сочувствия, ни тени сострадания, только изучающий интерес, от которого у меня мурашки по коже… и просветление в голове.
Замолкаю так резко, что директриса удивлённо стягивает очки на кончик носа. На автомате залпом выпиваю протянутый стакан воды, густо пахнущей чем-то медицинским, и поднимаюсь из кресла, в котором даже не помню, как оказалась.
– Опекун? – голос дрожит, прерывается нервными всхлипами, но сама я чувствую себя на удивление собранно. – А с какой стати? Я вроде бы уже давно совершеннолетняя, или у нас в стране поменялись законы? Что-то не припомню!
– Ангелина, послушайте, вы не… – пытается что-то объяснить директриса, но я её не слышу и не вижу.
Никого не вижу, кроме вальяжно сунувшего руки в карманы брюк негодяя. И в том, что он негодяй сомнений нет – это написано на его самодовольной роже, на всей его полной властного превосходства позе и самом факте его появления здесь сразу после…
– Я никуда с вами не поеду! – пячусь, выдёргивая руки из цепляющих меня словно колючие лианы пальцев воспитателей. – Идите к чёрту, я с вами никуда не поеду!
– Лина, успокойтесь! – гладит меня кто-то по плечу. – Прощание с вашим отцом уже…
– Я не поеду!
– Дверь! Держите дверь! – кричит кто-то, и я не успеваю выскочить из кабинета, мечусь, словно мышка в захлопнутой клетке.
– Лина, ну послушайте… – тянутся ко мне чьи-то руки, и я перестаю различать кто есть кто в едином безумном гвалте: «Ну у неё же истерика, ей надо делать укол!.. Окно, закройте окно, второй этаж всё-таки!.. Ангелина, придите в себя… Это же отец, ты должна с ним проститься, Лина!.. Анна Сергеевна, заходите со спины, Ольга Петровна, держите ей руки…»
– Хватит! – Спокойный мужской голос легко перекрывает истерящий хаос, и в кабинете мгновенно повисает тишина. – Оставьте её. – «Доверенное лицо» неторопливо подходит ко мне, протягивает руку: – Надо ехать, Лина. У меня ещё много дел сегодня.
– Нет… – пячусь я вдоль стены. – Нет, я никуда с вами не…
Договорить не успеваю. «Опекун» молниеносным движением перехватывает меня за локоть, проворачивает под своей рукой, и я оказываюсь прижата к нему спиной, а мои ноги даже не касаются пола.
Брыкаюсь, визжу и царапаюсь, но всё бесполезно. Негодяй легко, словно тряпичную куклу перехватив поперёк груди, тащит меня прочь из пансионата, и пансионат отвечает моим крикам пустым эхо.
Как будто не осталось в нём ни единой живой души: ни директрисы, ни воспитателей, ни обслуги, ни даже охраны. Никого, кто мог бы меня защитить. Кто захотел бы встать на пути у мерзавца, который ну никак не может быть ни доверенным лицом отца, ни, тем более, моим опекуном!
Прямо перед входом, смяв огромными колесами нежные гортензии в клумбе, стоит внедорожник. Из него к нам ретиво кидаются двое плечистых парней.
– Упаковать! – Легко перекинув меня на их руки, похититель оправляет рукава своего идеального пиджака, и как ни в чём не бывало усаживается в салон.
Глава 2
В машине я сижу тихо, забившись в угол заднего сиденья, буквально срастаясь с накрепко заблокированной дверью.
И хотя на мне наручники, а щиколотки стянуты скотчем, я невольно радуюсь, что не задыхаюсь в багажнике, например. Потому что, когда меня «упаковывали» казалось, что именно сзади, где-нибудь рядом с запасным колесом, я и поеду.
Спереди сидят люди похитителя, а сам он восседает за водителем, небрежно опираясь о массивный подлокотник между нами. Иногда поглядывает на часы на запястье, но чаще просто непроницаемо смотрит в лобовое, задумчиво постукивая по губам пальцем.
Кто он такой? Почему не только персонал пансионата, но даже и мой отец не смел ему перечить? Ответа нет. Нет даже догадок.
Я изредка бросаю взгляды на его профиль: выразительный нос, рельефные скулы и сосредоточенно нахмуренные брови, и не могу понять сколько ему лет. Есть ощущение, что моложе моего отца, но точного возраста угадать не могу. Может, холёная короткая борода тому виной, а может, властная хмурая аура, от которой мне страшно даже дышать в полную силу?
Украдкой шевелю затёкшим коленом и морщусь: в коридоре на лестнице я почти сумела вырваться из лап негодяя, но лишь ударилась голенью об кованные перила, и теперь там ощутимо саднит.
– Сигма, что у неё с ногой? – нарушает молчание похититель, и я вздрагиваю от неожиданности. Вот уж не думала, что он следит за мной так же внимательно, как я за ним!
– Ерунда, – отвечает с переднего пассажирского Сигма, – за неделю зарастёт, даже следов не останется.
– Вызвони Абрека.
– Уже.