Автостоп
Шрифт:
Первая машина, которая остановилась на пересечении окружной дороги и Киевского шоссе был МАЗ с прицепом – Совтрансавто – водитель с внимательным взглядом и в желтой рубашке; я кинул сумку на сиденье, вскочил в кабину, поздоровался, затем рассказал дежурную легенду, первую из дорожных легенд о себе, сочинение легенд было таким же экспериментом, потребностью, как весь автостоп. Я рассказал этому моложавому человеку, что еду в Киев, где у меня невеста, которая с меня ростом, она учится в университете, будущий психолог, красавица спасу нет. Я попросил разрешения закурить, предложил и задымил папироской. На ветровом стекле были два портрета – Камю с сигареткой во рту, правая рука готовится вытащить сигаретку, левая в кармане, высокий и узкий лоб, углубленные глаза, и Тургенев в черной ермолке с плоским верхом и кистью и в черной мантии доктора Оксфорда. Вместе мы ехали недолго, час-другой, МАЗ повернул, а я немножко
Автостоп – это не за чужой счет, это своеобразное обслуживание, водителю скучно, ему хочется снять напряжение, ему хочется поболтать и может быть узнать что-то новое, забавное, вообще, это не паразитизм, это форма познания мира, познания и испытания себя, это – концепция, одна из тех основных идей, которые цементируют индивидуальную судьбу. Мышцу можно стимулировать током и заставить ее работать, но лучше пусть поработает естественным образом. Так и автостоп, пусть он предстанет перед каждым человеком в натуре, будь то автостоп дорожный или автостоп умственный, но ни в коем случае теоретический автостоп не заменит практического путешествия в пространство земли или культуры, знаний.
Когда я разводился с первой женой, чтобы сбить досаду после развода, зашел в булочную, купил французскую булку и рассеянно жевал, глотая слюну, глотал, жевал…
Очень скоро захотелось есть. Я ехал в похожем на куночку грузовичке, маленьком и аккуратном, водитель был старый и пархатый, он постоянно сплевывал на сторону и был бы похож на Байрона в старости, мне даже показалось, что одна нога у него короче другой. Он выслушал легенду о том, что я еду в Киев на спор за два дня за ящик коньяку, сказал, что два дня, да за ящик коньяку он туда и обратно слетает; наконец, он повернул, я вышел.
Я запоминал нескольких: один был похож на Левитана, другой на Чехова, третий на Екатерину II, четвертый на Гиляровского, пятый был похож на меня, шестой. Вот и шестой катит. Время к вечеру, пик солнца миновал, я стою на обочине дороги, вперед и назад бетонка, а по бокам сосны. Заберись на бугор, глубже в лес, уже свои лесные звуки, а дорога все глуше и глуше, вот лишь лес и ничего постороннего. Но нет, автостоп не прогулка – это работа, отвлекаться нельзя; напрасно я расписывал автостоп как свободу от всяких условий, автостоп – строжайшее условие, автостоп существует пока существует дорога, когда ты не едешь, ты перестаешь быть автостопистом, ты рядовой человек, движение – закон автостопа, кто пренебрегает этим законом, тот не может считать себя автостопистом, того дорога отторгает, он никогда не научится владеть дорожной ситуацией, останавливать любую машину, овладевать или рассеивать внимание любого водителя, быть сытым без копейки в кармане, он никогда не станет мастером дороги, а останется ее подмастерьем.
Третий и шестой остановился, ко мне приходит прежняя уверенность автостописта.
Это – женщина, вероятно, заскучала одна, разговорилась, затем разболталась, я думал уже только о том как бы не залететь в кювет. Я узнал, что однажды «шестой» увидела как какой-то военный переснимал во время киносеанса в кинотеатре с экрана голых баб, после увиденного она возненавидела мужчин, разошлась с мужем, выучилась водить большегрузые машины, полюбила дорогу, одиночество, случайные встречи. Но автостопистов у нее еще не было. У нее блестящие глаза и упругая кожа, хотя она кажется старовата для меня и запылена слишком. Динь, динь, динь сказал я ей, когда она повернула.
На пачке папирос надпись о том, что «Минздрав СССР предупреждает» об опасности табака, курения: какая манерность в государственных масштабах. Впереди еще больше половины пути, а я стою, мудрствую. Я не отрекаюсь от дороги, я вхожу в нее с гигантской стремительной силой, заглядываю в пропасть могучей глотки дорожной. Дорожный хаос не знает себе равных, разве что о человеческом организме, при его внешней стремительности и упорядоченности: постоянные аварии, срывы, столкновения, кровь, хрупкость плоти и могучесть инерции, награда за скорость, реакцию и ясность, трезвость. Обязательное страдание и конечный результат, задачи и работа, ожесточение и удовлетворение.
Седьмой был не словоохотлив, но дал мне булочку и глоток чая.
Ворона поклевала еще немножко, присела и взлетела, отпрыгнув предварительно в сторону. Противное все же зрелище.
Моя память, мой опыт – это досье автостопа.
Раз я был свидетелем аварии. Шедший впереди нас автобус пошел на обгон, вдруг вильнул влево и легковушка, поддетая им, улетела резко
Надо продолжать путешествие. Москва-Киев – это наезженный маршрут, это просто маленькая прогулка, когда больше нет времени, но можно хотя бы тряхнуть стариной, чуть развеяться и опять в свою обычную и суровую жизнь без вдохновений и воодушевлений, которые в их чистом виде может подарить только автостоп, причем по хорошему, автостоп нужен большой и продолжительный, эдак на две-три недели никак не меньше.
На пересечении двух дорог стоял столб, на нем объявление «Коммуна наркоманов» и стрелка вправо от шоссе, под стрелкой мелко «555». Что это, метров, подумал я? Тормознул «седьмого с булочкой», незаметно оставил ему на память визитную карточку на сиденье и хлопнул дверью. Была ленивая жара, изредка нарушаемая глуховатыми за маревом воздуха, проносящимися машинами, да скрипкой соскучившихся по земле ботинок. Организм всасывал шатающийся после дороги мир, а перед глазами маячило бельмо объявления, хотелось есть. Поднял ветку, но тут же бросил, подошел к сосне и, отломив ветку, стал ее жевать. Привет, коммуна, только где твое обиталище, как найти твое внутреннее движение в этой глухой безлюдной местности, может быть, то чья-то шутка-прибаутка. Запершило в горле, захотелось и поел земли, то что я увидел, не поддается описанию.
Прошу учесть читателя одно обстоятельство, я пишу о том, чего не знаю, я совсем не знаю, о чем думали люди в шестнадцатом веке, в частности, в 1555 году, а именно этот год был написан на воротах обнесенного густым частоколом пространства; что там внутри, видно не было, только ворота кричали о себе – «1555». Невдалеке опоры высоковольтной линии. Что же это такое, что означает эта надпись, шутка или символ, а может быть правда, когда пускаешься в путешествие, перестаешь удивляться чему бы то ни было, и даже, напротив, постоянно находишься в ожидании чуда или какой-нибудь необычности, с которой в простой будничной жизни не встречался. Собственно за такой необычностью, ради такой необычности, странных и чудных встреч пускаешься в путешествие под названием автостоп. Я пока лежу и наблюдаю за воротами, я пока не тороплюсь. Пришлось привстать и опереться на локти, ворота отворились, очень хорошо видны люди выходящие наружу – это цыгане. Их семь человек, пять постарше и две маленькие девочки, вот они прошли мимо, беспечно переговариваясь, мельком посмотрели на меня, я смотрел им вслед, они принялись голосовать. Интересно, кто же их возьмет, их много. Они стояли совсем недолго, какой-то автобус забрал их всех сразу.
Еще немного полежал, затем встал и вышел на проселок, к ограде от проселка дорога, нет, нет это не заросшая и забытая колея – это накатанная дорога, грунтовка метров пятьдесят. Я забыл сказать, хотя это можно понять из описания, что ворота открывались не к проселку, а к шоссе, перед воротами небольшая круглая площадка, судя по размерам, на ней можно было развернуться грузовому автомобилю. В воротах оказалось квадратное окошко, я постучал, через мгновенье окошко растворилось, показалось перекошенное лицо, которое сказало: