Автостопом по восьмидесятым. Яшины рассказы 12
Шрифт:
Вернее, это мы с Серегой сначала так подумали: фляга вайна. На самом деле, эта ужасная фляга была уже пуста.
Это могло значить только одно: в археологической экспедиции больше не было бухла. Реконструкция событий была такова: в день археолога археологи взяли где-то в поселке эту флягу, тогда еще полную бухла. А на текущий момент они ее всю выжрали. И вряд ли они взяли больше, чем одну флягу. Так что, искать в Генуэзской крепости какую-нибудь другую флягу было совершенно бессмысленно.
От нечего делать Серега решил снять ченчину.
Когда Серега со своей свежеснятой ченчиной направился в сторону донжона, я, оглядев остальных валявшихся ченчин, решил и себе подснять какую-нибудь.
Но мною владел уже такой страшный бодун, что мне не хотелось никаких ченчин. Вот если бы во фляге остался хоть стакан вайна, то я бы сразу стал резвым и разговорчивым.
Я подошел к фляге, опрокинул ее и потряс над стаканом. Чувак, который кричал Нина ближе всех и был уже несколько в Джуманиязе, поднял сонную голову и сказал:
– Мы уже все так делали.
Это был стюп, большой и страшный. Мне оставалось только одно: подкатился я к какой-то теплой спящей ченчине и решил тоже слип забить.
Но бодун, мною владеющий, никакого слипа мне не давал, и я стал думать обо всем, о чем думаю в таких случаях: об Арабатской стрелке, о завтрашнем розбухе и горькой нашей судьбе.
А вдали, на фоне заездного неба, угрожающей громадой чернел донжон.
Как у Сереги невыбух вместе с невыебом в донжоне произошел
Часть вторая
Данный Яшин рассказ обычно рассказывает Серега, потому что описываемые события происходили именно с ним. Но иногда и я его Сереге рассказываю. А он слушает, из кружки прихлебывает и поправляет меня с блуждающей улыбкой.
Вот я, пожалуй, его и расскажу, чтобы не нарушать стройность повествования. Ведь если бы одни рассказы рассказывались от Сереги, а другие – от Яши, то никто бы так и не понял, кто из нас Серега, а кто – Яша. И стал бы путать нас, как это прапорщик Шаталин делал, когда мы в Харькове ассистировали ему при грандиозном Харьковском бухе. За мной читатель. Сейчас ты узнаешь, паскуда, что произошло в этом черном донжоне.
Итак, Серега снял ченчину и повел ее в донжон. Вернее, она сама его повела, сказав, что там, в этом донжоне и живет, среди самых избранных археологов, а те, кто не избранные, живут в палатках и мешках.
По пути Серега вяло целовал ее в губы и похлопывал по пелвису, чтобы она побыстрее двигалась по направлению к донжону.
Серега сказал:
– А почему ты избранная?
Ченчина сказала:
– А избранная я потому, что мой муж – далеко не последний человек в экспедиции.
Серега сказал:
– А какой же он человек – первый?
Ченчина сказала:
– Нет. Но и далеко-далеко не последний.
Тут Сереге пришла в голову мысль: а не к мужу ли своему его эта ченчина ведет?
Серега сказал:
– А где твой муж – не в донжоне ли он?
Ченчина сказала:
– Нет. Он с другими, тоже не последними людьми, пошел купаться в ночное море. А уж если они пошли, то это надолго.
Серега сказал:
– Тогда давай, двигай. Быстрей иди по направлению к донжону.
И стал Серега эту ченчину в буквальном смысле по склону горы на руках нести, как жертвенного агнца к алтарю.
И вот, пришли они в донжон, поднялись туда, где ченчина с мужем жила, и начал Серега эту ченчину раздевать и разувать. Снял Серега с нее штаны, трусы, кофту какую-то и бюстгальтер. Нагнулся и снял кроссовки с носками. Подумал немного и снял обручальное кольцо. Ибо негоже с замужней ченчиной жаворонков в ее обручальном кольце творить. И вот стоит она перед ним вся разутая и раздетая.
И говорит:
– Серега. А не пойти ли нам бухнуть?
И тогда Серега снова одел ее и обул, надел на нее сначала трусы, потом бюстгальтер, кроссовки с носками, потом штаны и какую-то кофту. И увенчал все это обручальным кольцом.
И спустились они во двор донжона. Стоит ли говорить, как был потрясен Серега тем фактом, что в экспедиции еще остался бух.
Это и понятно: ведь первые люди этой экспедиции бухали, разумеется, отдельно от всего коллектива, от вторых и третьих людей, именно – во дворе донжона. И совершенно естественным оказался тот факт, что когда в общей фляге совершенно кончился бух, и все стали эту флягу трясти над пустым стаканом, в донжоне еще этот бух оставался, между прочим, почерпнутый, как понял Серега, из той же фляги и разлитый по трехлитровым банкам.
Итак, одну из этих банок большие люди с собой на море унесли, где они купались, естественно, побухивая. Другая банка была уже пуста и стояла под столом. А вот в третьей банке было еще литра полтора бухла.
Кроме того, на столе, среди всяких овощных объедков, стояли недопитые стаканы. Как Серега прикинул, всего буха на этом столе, сымпровизированном во дворе донжона, было около двух литров. Если учесть, что в пелвис пьяная ченчина могла выжрать не более полулитра, то Сереге доставалось все остальное, а именно – порядка полутора литров бухла.
Если же ченчина захочет пить с ним поровну, то все равно Сереге достанется больше, поскольку делить они будут банку, а Серега будет еще и из недопитых стаканов бухать.
Я бы на месте Сереги так долго не рассуждал, а просто взял, да и немедленно выпил, как Веничка. Но Серега не торопился: он растягивал удовольствие предвкушения, как это он всегда делал.
Да и торопиться ему было, как он считал, некуда, ибо с высоты крепостной стены, в смутном звездном свете видел, как внизу, на море, купаются достойные, первые люди экспедиции. И, как он понимал, пока они соберутся, да наверх залезут, он успеет выбухать здесь всё до последней капли, а потом еще, если захочется, и ченчину отфачить.