Awakers. Пробудители. Том 1

Томина Катерина

– Настоящий рокер должен быть выходцем из среднего класса, – возражает Майк, глядя на авто Троя, дверцы которого распахиваются не как у всех нормальных тачек, а куда-то вверх.

Трой качает головой:

– Даже и не знаю, что теперь делать, Микки, ты поставил меня в тупик.

А потом философски изрекает:

– Чтобы творить, нужно быть счастливым.

Мы делаем вид, что не видим связь между счастьем и количеством денег, но в спор никто не вступает.

В один прекрасный день этот истинный-рокер-выходец-из-богатой-семьи в самый разгар турне прыгает в зал со сцены. Трой прыгает со сцены и ломает руку.

Не себе. Если бы мы были чуть более знамениты, в газетах бы так и написали: «Солист скандально-брутальной группы «Ануннаки» сломал руку кому-то из толпы». К счастью или нет, вниманием прессы мы обделены. Но на этом история не заканчивается. Трой прыгает со сцены, ломает руку, и пострадавший заявляет на него в полицию. Трой, наш летучий, мать его, голландец, сидит в больнице с разбитой башкой, из города мы выехать не можем. Ждем спасения.

Когда на пороге палаты появляется некий пижон в галстуке, я первым делом принимаю его за юриста пострадавшей стороны. На ум приходит «персонал» из отцовского офиса – эти его ассистенты, мальчики на побегушках, обязанность которых состоит в том, чтобы начисто вылизывать зад Большой Шишке. Поэтому я морщу нос. По привычке. А потом стараюсь сохранять невозмутимый вид, когда Трой подрывается с кушетки и бросается пижону на шею с радостным криком: «Папа!» И с детской непосредственностью представляет нас друг другу: «Папа – Саймон, Саймон – папа». Мы жмем друг другу руки, он приветливо (профессионально?) улыбается.

Субъект никак не тянет на роль отца Троя. Он не старше дяди Пита – лет тридцать пять, не больше. А то и младше. Либо у меня плохо с математикой, либо я напрасно ищу семейное сходство.

Оказывается, напрасно.

– Моя мама… она не то чтобы меня бросила, ей просто нужно было уйти. Она художница, творческая личность. Мы с ней жили вдвоем, отца у меня совсем не было. Ну, он не умер, просто ушел куда-то, я как-то не интересовался.

Уже через полчаса я знаю всю историю. Мама и Джеффри Гордон (так его зовут) познакомились, когда Трою было восемь, маме – двадцать восемь, а Джеффри – двадцать один. Это я выясняю путем нелегких математических подсчетов и немного нездорового любопытства к чужой личной жизни. Свадьбу сыграли несколько месяцев спустя после знакомства. Родители у Джеффри были богатые, но строгие. Парень едва не лишился наследства, взяв в жены средненькую продавщицу из сувенирной лавки, на семь лет старше его, да еще и с ребенком. Однако сердца стариков немного растаяли при виде восьмилетнего мальчугана с любопытными зелеными глазищами. Так или иначе, хоть избранницу они и не одобрили, наследство осталось за Джеффри – единственным ребенком в семье.

Где-то тут и начинается история трогательных семейных отношений.

У Троя никогда до этого не было отца, а у Джеффри – ни братика, ни сестренки, ни даже щенка. «Папой» Трой стал называть его еще до того, как новая фамилия была официально закреплена в документах. Это было легко. Легче, чем звать по имени. Тем более что ему от всего сердца нравился «новый мамин дядя». Джеффри никогда с ним не заигрывал, не навязывался, не пытался воспитывать. Он просто пришел и стал «быть рядом».

– Он не уделял тебе внимания? – подхватываю я.

Трой энергично мотает головой, забыв про травму.

– Он мне дохренища всего уделял! Один раз мы пошли в кафе, и он разрешил мне съесть столько мороженого, что у меня пропал голос. Потом получил люлей от мамы. То есть он получил, конечно, я же маленький был.

У Джеффри не было младшего братика,

сестренки или хотя бы племянника. То есть с детьми до этого он не общался вообще.

– Мне нравилось кататься у него на спине. Я уже был не очень маленький, но похеру. Раньше-то никто не катал. Он покупал мне все подряд. Не то чтобы велика была необходимость, просто ну…

Когда он продолжает перечислять что еще ему купил его папа, даже у меня – у сына Большой Шишки – глаза лезут на лоб. Иными словами, Джеффри не просто не умел обращаться с детьми. Он совершенно, абсолютно, категорически не умел отказывать. По крайней мере, когда речь шла о Трое.

– Потом мы покрывали друг друга за курение перед мамой. Только я травку курил. Он не знал… Ну или делал вид, что не знает. Он, небось, косяка в жизни не видывал.

И это было не единственным прегрешением. Он покрывал Троя, когда тот прогуливал школу. Покрывал, когда забирал из полицейского участка, куда тот попал за вождение в нетрезвом виде. Платил штрафы за него и за его друзей. Аргумент был всегда один: «Давай не будем расстраивать маму». И Троя вполне устраивала его позиция.

– Он никогда меня не ругал. Не знаю, как у них там было с мамой… Я как-то застал их спор. Мама ему: «Ты его избаловал!», а он типа: «А может, это гены?». И пощечина – бац! В смысле ему от нее. Потом он неделю ходил как суслик – на цыпочках.

Потом покрывать все шалости сынули уже не получалось. Особенно когда директор частной школы вызвал их всех троих на «персональное родительское собрание».

– Этот сноб говорит: «Ваш мальчик явно пытается привлечь к себе родительское внимание». Это было так ржачно, я даже сдерживаться не стал, – он искренне сгибается пополам от смеха.

Я ничего смешного не вижу.

– А ты пытался?

Я же пытался…

– Нахрена? Наоборот! Я был рад, что мне не мешают. Ну как рад? Принимал как должное, пока этот старый хер не вмешался.

– И что потом?

Он пожимает плечами, перестает смеяться.

– Потом маме нужно было уехать… – Он трет татуированное запястье. – Я не очень хорошо помню. Как-то мало обращал внимания, много всего было… Я даже не сразу понял, что она нас бросила.

– Они развелись? – еще одна больная тема.

– Нет, официально – нет, до сих пор.

Я присвистываю, он меня обрывает.

– Даже не спрашивай, понятия не имею.

Так они остались вдвоем: Трой и папа.

– Понимаешь, мне даже грустно не было. Для меня это значило, что я могу делать что хочу. Ну вообще просто – что хочу. Я тогда уже пел в группе, не в этой – в другой, у нас в школе была. Типа местные «звезды». Ну, короче, понеслось по полной.

Иными словами, некоторое время спустя они получили приглашение на очередное «персональное родительское собрание». Только в этот раз мамы уже не было, а Трой сидел за дверьми директорского кабинета.

Джеффри всегда умел производить на людей правильное впечатление: элегантный костюм, сладкие речи и улыбка а-ля Питер Пен. Как говорил Трой, «к его ногам падали дамы, господа, а так же их дети и собачки». Джеффри был бизнесменом, он умел представить и продать товар; умел найти лазейки, обходить конфликтные ситуации; умасливал собеседника, заставляя его поверить в собственную победу, и, в конце концов, получал то, что нужно ему.

И еще Джеффри Гордон никогда не повышал голос.

– В жизни не слышал, чтобы он вот так на кого-то орал. Я сидел в коридоре и слышал каждое слово, – он ковыряет облупившийся лак на ногте и тихо, но с гордостью добавляет. – Он меня защищал.