Awakers. Пробудители. Том 1

Томина Катерина

– И тебя не выставили после этого?

Он снова мотает головой.

– Не-а. Директор решил, что у папы что-то вроде нервного срыва на почве «семейной ситуации». К тому же он хорошо за меня платил и умел извиняться.

Но в тот день, когда они покидали школу, за рулем сидел Трой.

– Ты трезвый? – поинтересовался папенька. И на утвердительный ответ бросил ему ключи от машины.

– Вообще я его машину раньше не водил. То есть нафига? У меня своя тачка, у него своя. Когда мы ездим в его тачке – водит он, когда в моей – вожу я… Думаю: чего за херня? А он: «Мне, –

говорит, – дали таблетку, чтобы успокоился».

Трой неодобрительно кивает.

– Таблетка явно была хорошая…

Дело в том, что папа не только никогда не повышал на Троя голос. У них никогда не было серьезных разговоров. Эта роль оставалась за мамой. А теперь, когда ее не было…

– Он меня тогда напугал. Мы пришли домой и сели сидеть на диван. Долго сидели, я думал, он вообще вырубился, а он поворачивается и так серьезно спрашивает: «И что мне с тобой делать, Трой?» Да таким тоном, что до меня доходит, что я большой вонючий кусок разочарования, а он меня… ну, любит. Он больше всего боялся, что из-за этой сцены меня отправят к маме или еще куда-нибудь от него подальше. Типа что он не справляется. А я испугался этой таблетки. В смысле что он ходил неровно, запинался через слово, ну ты знаешь, как бывает… И это вроде как из-за меня? Я испугался, что если с ним что-то случится из-за меня…

Трой пожимает плечами и шумно выдыхает.

– Вообще, наверное, это была правда – про нервный срыв. Я особо не задумывался. Папа, конечно, работал дохрена – вид у него был такой, будто он не на работу ходит, а с мамонтами трахаться. Понимаешь, я-то вел себя как последний ушлепок не из акта агрессии или чего-то там. Мне просто… ну, так хотелось. Я никогда не желал папе зла. Я его вообще люблю, и все такое. Я просто как-то не думал, что о нем надо заботиться, что ли… понимаешь?

– Ага.

Еще как понимаю. Сердце колет от стыда, когда я вспоминаю, как доводил собственных предков. Боюсь, с этим я еще не закончил. Хотя начинать никогда не собирался. Я думаю, что надо завтра обязательно позвонить маме и узнать, как у нее дела. А еще я думаю, что надо пересмотреть понятие «сумасшедший дом» по отношению к своей семье. Наверное, если убрать лупу в карман и прищурить один глаз, на фоне других семей выглядим мы довольно сносно.

– Значит, потом ты стал лапочкой? – подначиваю я.

Трой чешет локоть, задумывается и на полном серьезе выдает фразу, которая в других обстоятельствах довела бы меня до истерического смеха.

– Я стал взрослее.

И я ему верю.

На следующий день я звоню маме. Она берет трубку, мы перекидываемся несколькими фразами, и я вспоминаю, что совсем ее не знаю. Потом я звоню брату, чтобы убедиться, что он по-прежнему меня ненавидит. Он отвечает неохотно – либо занят, либо опять не выспался. Папе я по традиции не звоню. С чувством выполненного долга я делаю вывод о том, что моя семья тоже достаточно ненормальная, чтобы назвать ее настоящей Семьей.

Тем временем все обвинения с Троя сняты. Шоу продолжается.

Глава 3. Про «Нирвану»

I need an easy friend. I do, with an ear to lend.

«About a Girl», Nirvana

– Я

думаю, каждый человек должен пройти через кризис. Или хотя бы верить, что он прошел через кризис… Чем раньше, тем лучше, в смысле, это как ветрянка какая-нибудь – лучше переболеть в три года, чем в тридцать, понимаешь?

Я немножко понимаю, о чем говорит Трой, но не понимаю, к чему. Думаю, я свой кризис пережил.

– Допустим.

– Со мной никогда не случалось ничего страшного, – выдает он откровение, причем в голосе его звучит такое удивление, будто он сам не понимает, чем это заслужил.

– Наверное, я просто счастливчик.

Трой осторожно щупает затылок, где едва затянулись швы; я вспоминаю про мифический стакан, который либо наполовину пуст, либо наполовину полон; его брови ползут к переносице, но затем лицо снова озаряет беззаботная улыбка человека, которому только что стерли память.

– От ветрянки не умирают, да?

– Вот ты, например, любишь «Нирвану»? – Трой виснет на очередном «приятеле на час», который имел неосторожность угостить его коктейлем. Со стороны выглядит уморительно. Трой нередко выкидывает этот фокус: заводит знакомства в пабе, а через полчаса мы уже лакаем бесплатные напитки.

Похоже, бедолага имеет плохое представление о том, что такое «Нирвана» и с чем ее едят, что – по мнению Троя – почти как оскорбление, ибо приятелю явно больше двадцати одного года. То есть сам он особой нежности к группе не питает, но мечтает, чтобы его не забыли пару лет спустя после выпуска альбома с лучшими хитами. Хотя я более чем уверен: он не собирается умирать в самом расцвете сил.

– В смысле, что это за «Нирвана» вообще? Тоска зеленая! Мы, артисты, должны развлекать людей, а не доводить их до самоубийства. Иначе что мы за артисты?

Он хлопает «приятеля» по плечу для убедительности.

– Кто вообще слушает эту «Нирвану»?

Я долго не мог понять, почему именитая группа была для него такой больной темой. Он все гнет линию, что «Нирвана», мол, тоска и депрессняк, а этой херни и так в жизни хватает, зачем еще ее омрачать? Мне только неясно, почему он именно эту группу выбрал своей жертвой. То есть сколько вообще на свете команд, которые поют куда более тоскливые песни.

– Не обязательно пребывать в депрессии, чтобы слушать депрессивную музу.

Он отвечает: «Пф-ф-ф!» Он часто так делает. Сначала «пфыкает», а потом думает.

– Музыка резонирует с настроением. Когда весело – выбираешь какой-нибудь забойный трек, а когда реветь охота – ну, сам понимаешь. Было бы побольше позитивной музы, глядишь, и радостных рож было бы больше, – он провожает взглядом некое угрюмое быдловидное существо.

– Да брось. Каждый берет то, чего ему не хватает.

– В смысле, если настрой уматный, руки тянутся к унылому говну?