Айвангу
Шрифт:
Айвангу рассказал и о бюсте Ленина и о том, как его хотели обвинить в двоеженстве. Да спасибо пекарю Пашкову: вовремя женился на Гальгане.
В окно били лучи весеннего солнца, и на противоположной стене, где висела большая географическая карта с довоенными границами европейских государств, тикали большие стенные часы.
– Ну, а ты как думаешь жить дальше? – спросил Белов.
– Так, как и жил, – не задумываясь, ответил Айвангу. – Всю жизнь буду бороться с такими, как Громук и Кавье. Вот только я вас прошу, Петр Яковлевич, помогите мне. Хочу учиться на капитана.
– Значит, не забыл свою мечту?
– Нет. Может быть, это и не солидно взрослому человеку мечтать, но я все время об этом думаю. Только мысли свои держу глубоко, чтобы люди не смеялись.
– Это хорошо, что ты мечтаешь. Но откровенно скажу тебе: может, учиться-то на капитана поздновато? Сколько классов окончил? Всего три? Вот видишь! Чтобы поступить в училище, минимум семь классов нужно.
– Так ведь есть и небольшие корабли, – с надеждой произнес Айвангу.
Белов помолчал и, взглянув на стенные часы, сказал:
– Запрягай собак.
– Куда поедем? – удивился Айвангу.
– За Лениным, – ответил Белов. – Хочу сам посмотреть.
Айвангу быстро снарядил упряжку, пристегнул отцовских собак – ехать в гору, а тут еще снег подтаял.
На лагуне синели большие снежницы. В нартовом следе и следах от собачьих лап тотчас появлялась вода. Подъем длился долго. Белов напевал, как много лет назад, когда выпускали первую газету.
Бюст показался издали. Он был таким же, каким его оставил Айвангу. Только глаза потемнели и стали живее, проницательнее.
Белов соскочил с нарты и подошел ближе. Он снял с головы малахай и долго всматривался в каменное лицо Ильича.
Айвангу присел в сторонке. Он долго не видел своего творения и теперь, убедившись, что ни в чем не может упрекнуть себя – бюст был хорош, успокоился.
– Друг! – воскликнул Белов. – Ты молодец! Да тебе не капитаном, а скульптором быть!
Он отступил на несколько шагов и огляделся:
– Какой простор! Будет здесь стоять Ленин, а пока мы отвезем эту окульптуру в колхозный клуб.
Перед отъездом из Тэпкэна Белов собрал коммунистов в клубе. В глубине сцены на фоне красного знамени стоял бюст Ленина. Говорили о плане и будущей охоте, о жире и бочках… Кавье, сидящий спиной к Ильичу, ерзал на своем стуле и часто оглядывался. За многие годы Кавье впервые чего-то не понимал.
После отъезда Белова Айвангу заскучал. В светлые ночи, когда не спалось, он приходил на берег и долго, смотрел на тихую блестящую воду. Айвангу чувствовал, как затухает в нем жадный интерес к будущему, и это его пугало. От одной мысли, что завтра будет то же самое, что и сегодня: выстрелы, разделка добычи, насыщение голодного желудка, в душе зарождался глухой протест к этому приевшемуся однообразию.
Иногда он брал моржовый клык, полировал его и часами рисовал, вспоминая полузабытые легенды, слышанные в детстве. Клыки он дарил Алеше, тот – Раулене, а жена тайком продавала их работникам полярной станции, учителям, морякам с проходящих пароходов. Клыки Айвангу славились по всей Чукотке.
А годы шли…
В начале зимы пятьдесят второго года Раулена родила дочь.
Айвангу уже было тридцать пять лет. Он глянул в маленькое сморщенное личико. Тронул кончиком пальца жиденькие волосики и глухо произнес:
– Из всего этого вырастет человек!
Раулена вопросительно посмотрела на него. Айвангу обнял ее и по-русски нежно поцеловал в губы.
– Спасибо, жена…
Умер Сталин. Радио принесло неожиданную весть на рассвете, когда охотники ушли на промысел и в селении оставались только женщины, дети, учителя и работники полярной станции. Охотники не знали об этом целый день.
Айвангу издали увидел повисшие на безветрии флаги. Черного крепа он не заметил и подумал, что объявили какой-то новый праздник. Раулена встретила его со слезами.
– Умер Сталин.
Айвангу не поверил: зачем же тогда флаги? И разве может умереть такой большой человек? Несколько позже Айвангу много узнал и понял, но в первые минуты он искренне горевал, как мог уйти в небытие человек, которого называли бессмертным, вошедший в сознание в виде монументальных памятников, многочисленных портретов… Сколько о нем было песен!
Над Тэпкэном нависла тишина, как будто подкралась осень и на лежбище возле Инчоуна собираются моржи: малейший шум может вспугнуть их. Люди разговаривали шепотом, матери цыкали на детей, когда они начинали шалить.
А летом пришло известие о разоблачении Берия. Странные дела творились на земле. В Тэпкэне они отразились своеобразно: из района перестали наведываться уполномоченные.
В конце 1953 года Чукотский национальный округ вошел в состав вновь образованной Магаданской области. Тэпкэнцы впервые узнали, что сперва они входили в Камчатскую область, потом в Хабаровский край, а теперь вот еще что-то новое.
Снова зачастили гости. На лагуне держали наготове посадочную площадку; после каждой пурги выходили счищать заструги, сугробы, наметенные вдоль посадочной полосы.
Однажды над Тэпкэном появилась странная машина. Она резко вынырнула из-за холма и повисла в раздумье над ярангами.
Вертолет опустился на пустыре возле яранг. Жители Тэпкэна тотчас окружили машину. Прибежали собаки. Среди прилетевших Айвангу узнал Пряжкина и Белова. Они почтительно разговаривали со своими спутниками, и все решили, что прибыло какое-то особо важное начальство.
Прилетевшие не пошли привычной стежкой в столовую полярной станции, а свернули на тропку, ведущую в селение. Возле первой яранги они остановились. В низкую дверь нырнул Пряжкин. За ним последовало начальство. Последними вошли тэпкэнцы. Растерянные хозяева бросились разжигать костер, но кто-то выручил их – принес примус.