Айвангу
Шрифт:
– Это Гальгана, – опередил все вопросы Айвангу и громко сказал жене: – Она поживет у нас. У нее умер муж.
Раулена как-то боком глянула на Гальгану, но вещи перенести в ярангу помогла.
Дети Гальганы никогда не видели древнего жилища своих предков. Они с удивлением смотрели на горящий костер.
– А дом не сгорит? – спросил мальчик.
А девчушка захлопала в ладоши.
– В палатке будем жить!
– Это не палатка, а яранга, – поправил ее Алеша. – А вот тут наша комната.
Дети быстро сдружились, только у Раулены с Гальганой разговор никак не клеился. Они даже избегали смотреть друг на друга.
Гальгана давно отучилась от всего, что умеет делать женщина, живущая в яранге. Утром она долго разводила костер и так дула на огонь, что пепел разлетался по всему чоттагину.
Раулена ворчала, нисколько не заботясь о том, что Гальгана ее услышит. Айвангу отозвал жену в комнату и попробовал пристыдить жену.
– Ты ее защищаешь, как будто она твоя жена, а не я! – огрызнулась Раулена.
– Ты несправедлива, Раулена, – терпеливо убеждал ее Айвангу. – Я знаю, мне тоже было бы неприятно, если бы ты вдруг привела мужчину с тремя детьми в нашу ярангу. Но если бы ты сказала, что он муж твоей умершей подруги, я бы сделал так, чтобы в нашем доме никто не знал нужды.
Айвангу не мог без жалости смотреть, как ели мясо изголодавшиеся ребятишки. Но еще горше было видеть, что Гальгана чувствует себя неуютно в чужом жилище. Вместе с Рауленой она ходила разделывать добычу на берег моря. Неделю после этого она ничего не могла делать – порезала руки. Айвангу попытался пристроить Гальгану уборщицей на полярную станцию, но из этого ничего не вышло.
Как-то он разговорился с пекарем Пашковым. Айвангу пожаловался, что вот никак не может устроить на работу жену друга.
– Пришли ее в пекарню, – предложил Пашков. – Мне как раз утвердили помощника. Может быть, подойдет? Хотя хлеб по-настоящему может испечь только мужчина, но никто из чукчей не хочет ко мне пойти в ученики. Боятся, что ли, ответственности?
– Должно быть, так, – польстил пекарю Айвангу, обрадованный, что выход из затруднительного положения нашелся.
Дома он с радостью сообщил новость Гальгане и предупредил, что пекарь человек строгий.
– Я буду очень стараться.
На следующее утро, надев самое лучшее свое платье и повязав голову белым платком, она отправилась в пекарню. Вернулась она поздно, довольная, с большим пышным, еще горячим караваем.
– Понравилось тебе там? – спросил ее Айвангу.
– Очень! Пашков такой добрый человек, хорошо учит.
С того дня, как Гальгана пошла работать в пекарню, в яранге Сэйвытэгина установился мир. Раулена совершенно переменилась к Гальгане, и Айвангу заметил, что у них даже появились какие-то общие секреты.
Кончилось лето. Моржи собирались на лежбище. В селении запретили шуметь и стрелять, в особенности при южном ветре.
Айвангу теперь часто поднимался на высокую гору и оттуда наблюдал в бинокль, как у лежбищной косы кипела вода: огромные клыкастые животные вползали на гальку и, тяжело переваливаясь, искали себе место поудобнее.
В ярангах точили копья, чистили мясные хранилища – • увэраны. Возле каждого жилища женщины разостлали зимние пологи, зашивали дыры, меняли истлевшие куски оленьей шкуры. Возле ручья, на южных склонах холмов рвали крепкую, как моржовый ус, траву, набивали ею маты, связывали в пучки, чтобы обложить ими пологи.
Алеша собирался в школу. Мать сшила ему новую рубашку и штаны из черной материи. Росхинаут – кожаный портфель с четырьмя солнцами, вышитыми длинным белым оленьим волосом. Мальчик бесконечно радовался и накануне первого школьного дня был так возбужден, что Айвангу стоило больших трудов его остричь. Стрижка производилась старинным чукотским способом. Точнее, это было бритье головы охотничьим ножом. По собственному опыту Айвангу знал, что это очень больно. Трещали волосы, падая под ноги, но мальчик стойко терпел. Он только сказал, когда освободился из-под ножа:
– Говорят, ножницами не так больно.
– Но не так красиво, – возразил Айвангу, любуясь гладкой, как у нерпы, головой сына.
Алеша пришел из школы, преисполненный важности. Он устало кинул портфель на бревно-изголовье и сказал:
– Уроки кончились.
– Что ты говоришь! – удивился Айвангу. – Устали?
– Устали, – вздохнул Алеша. – Много вопросов задавал учитель, спрашивал, кто родители, как фамилия.
– Ну, и как ты ответил?
– Я сказал, что у меня русское имя Алеша, а фамилия Айвангу.
Айвангу почувствовал, как дрогнуло его сердце, но он сдержался и не выдал своего волнения.
Моржей на лежбище били ранним морозным утром, когда трава на склонах гор, по которым охотники спускались на косу, занятую клыкастым зверьем, стала ломкая, а вся земля твердая как камень. Мох царапался и отставал от скал, как ржавчина. Айвангу издали наблюдал за боем, сидя на окаменевшей от холода кочке.
Солнце вышло из-за туч, и кровь ярко заблестела на мокрой гальке. Моржи наползали друг на друга, стремясь скрыться от острых копий в воде. Над косой висели глухой моржовый стон и тяжелый запах теплой крови, смешанной с тонким студеным ароматом соленого льда.
Стекла бинокля то и дело запотевали; наплывал туман, и тогда в серой полумгле трудно было отличить моржей от охотников.
Звери, оставшиеся в живых, ушли в холодное море, а мертвые бесформенными телами застыли на окровавленной гальке.
Айвангу осторожно спустился вниз. Все-таки трудно ходить на протезах по мокрой, скользкой от слизи и крови гальке. Из-за мыса показались вельботы. На фоне серых скал они казались неправдоподобно белыми. В вельботе вместе с мужчинами сидели и женщины, принаряженные в цветастые камлейки.