Айвазовский
Шрифт:
В феврале 1890 года Айвазовский с супругой отбывают на пароходе в Одессу, с тем, чтобы оттуда не спеша добраться к марту до Парижа. На этот раз Айвазовский задумал персональную выставку в зале «Дюран-Рюэль», на которую заранее посланы тридцать картин, самая большая «Последняя минута на океане», которую на этот период времени Айвазовский считает лучшей своей бурей. «Много исторических морских картин, две кавказских, две крымских и Исаакиевский собор в сильный морозный день». [292]
292
Из письма И. К. Айвазовского к A.C. Суворину о предполагаемой выставке
В Париже Айвазовский награжден орденом Почетного легиона.
После закрытия выставки Иван Константинович все же осуществляет свою идею поездки с супругой в Константинополь, где первым делом они посещают посольство России, после визит к армянскому патриарху. И наконец покончив с официальными встречами, зачастили по гостям к друзьям и знакомым.
Айвазовский всю жизнь спешил, отчего успевал чрезвычайно много. В старости же он старается не упускать ни единой минуты, он постоянно работает, даже обедая у друзей или присутствуя на скучном совещании. Любое общение — повод отыскать если не новые сюжеты, так новых заказчиков, не тех, кто будет заниматься устройством его выставки, так тех, кому нужна его помощь.
Времени мало, художник чувствует, как оно протекает веселой струйкой меж пальцев. Времени все меньше и меньше, да его совсем не остается, а еще столько всего не сделано! 1891 год принес новую радость — у Жанны в Ялте родился третий ребенок, названный в честь отца и прадеда Константином. По возможности Айвазовский старается обучать всех своих внуков рисованию, но способности пока что проявились только в двух из них: у Михаила Латри и Алексея Ганзена. В доме у Арцеуловых Ивана Константиновича всегда с радостью ждут Лена и Коля — семи и двух лет — оба пока рисуют одни только каляки-маляки. Но новый внук — новая надежда оставить после себя еще одного художника родной крови.
Впрочем, пока еще не время обсуждать творческий потенциал Константина Константиновича Арцеулова, говорят, будто бы на детях гениев природа милостиво отдыхает, а тогда что же говорить о внуках? Появился на свет, и на том спасибо, пусть теперь сил набирается, а там видно будет, высокого ли полета птица — Константин Арцеулов, или так-сяк.
Я бы с радостью рассказала вам, драгоценный мой художник, какого замечательного внука подарила вам Жанна, но да не стану забегать вперед. Тем более что Константин Арцеулов вполне достоин отдельной книги.
Отвлекшись от внуков, Айвазовский пишет конференцсекретарю Академии художеств И. И. Толстому о молодом и талантливом скульпторе Романовском, соседе художника по Феодосии. Молодой человек и его юная супруга остались без копейки денег, в связи с чем Романовский вынужден искать себе работу в одном из многочисленных министерств. Работу, которая позволит заживо загубить его талант! Прекрасно понимающий это, Айвазовский ищет иных путей. Ведь он уже видел, на что способен Романовский, возьмите хотя бы бюст Айвазовского, что уже некоторое время стоит у художника в мастерской. Остается последнее — пусть добрейший граф Иван Иванович Толстой [293] представит молодого скульптора в академическом кругу, и тогда, возможно, молодой человек найдет себе на первых порах работу помощника скульптора, с тем, чтобы затем получить возможность творить самому. Казалось бы, какая малость написать письмо. Но много ли людей в возрасте Айвазовского и с его занятостью (за два месяца Айвазовский закончил 17 картин маслом, для розыгрыша в лотерею в пользу очередных голодающих), много ли людей вообще способны не просто подписать просимое, а вникнуть в суть проблемы и найти единственно верный путь ее решения?
293
Толстой Иван Иванович — граф, конференц-секретарь Академии художеств с 1889 по 1893 г., а с 1893 г. вице-президент Академии.
А
В декабре 1891 года художник пишет Алексею Сергеевичу Суворину о вышеупомянутых 17 картинах в пользу голодающих: «Как весь русский люд, я тоже взялся по своим силам сделать все возможное в пользу страждущих. Последние два месяца я исключительно был занят. С этою целью написал 17 картин мас[ляными] крас[ками] и 32 рисунка акварелью. Устраиваю лотер[ею] — аллегри в Феодосии, Симферополе и в Севастополе; на каждый из этих городов по 4 карт[ины] и по 10 рисунков сепиею, как выигрыши……В Феодосии лотерея будет 8-го января, в Симферополе около 15-го января и затем в Севастополе.
Кроме этих аллегри, я вчера отправил четыре картины в Петербург к графу Воронцову-Дашкову с тем, чтобы по указанию его высочества наследника цесаревича продать их, или присоединить к их аллегри лотерее, и деньги в главный их комитет, куда будут высланы также из моих аллегри в Феодосии, Симферополе и Севастополе.
Пишу к Вам подробно потому, чтобы Вы имели понятие о моих делах от меня, а не из местных газет, которые вероятно заговорят и не так, как следует».
Приблизительно в то же время скульптор A.A. Бернштам [294] заканчивает мраморный бюст Айвазовского, который сперва посылается на выставку и позже морем отправляется в Феодосию в качестве подарка художнику.
294
Бернштам Леонид Адольфович (1859–1939) — русский скульптор, автор мраморного бюста Айвазовского (1887). Родился в Риге в еврейской семье. Учился у профессора скульптуры Д. И. Иенсена. Посещал рисовальную школу общества поощрения художеств в СПб., классы Императорской Академии художеств (вольнослушатель с 1877 по 1883 г.) С 1885 г. жил в Париже и заведовал художественною частью в музее Гревена. В Россию приезжал для выполнения заказов.
А Айвазовский устраивает новую выставку в Петербурге и вступает в общество акварелистов. После чего семидесятипятилетний художник с супругой решаются на путешествие в Америку через Париж. Нью-Йорк, Вашингтон, Сан-Франциско, Бостон. Выставка за выставкой — огромная работа, новые знакомства, заказчики, желающие напроситься в ученики молодые художники. Вокруг Айвазовского кружит настоящая людская буря, готовая накрыть его волной успеха и поглотить навсегда, утопив в своих великанских объятиях.
Айвазовский посещает армянские общины Америки. Кроме того, он, как обычно, изучает новые места и пишет, пишет, пишет. Дошло до того, что нервы начали сдавать даже у спокойной, как вершина горы, Анны Никитичны. И немудрено, одно дело — в свое удовольствие путешествовать с мужем, гуляя или отдыхая в покойных креслах, и совсем другое — блуждать по бесконечным скучным гостиным, слушая незнакомую речь и не имея представления, чем заняться. Оставаться же в номере гостиницы — еще одна пытка. Дома она бы живо нашла себе дело, сварила бы варенье из абрикосов или лепестков роз, занялась с внуками Ивана Константиновича, а тут… Анна тосковала по своему дому в Феодосии, по привычной тихой жизни. Там в Крыму у нее было масса знакомых, да и дома-то они никогда не жили только вдвоем.
Но, как назло, у Ивана Константиновича множество планов: «Моя главная цель — это, изучив океан, посетив Ниагару, поселиться в Вашингтоне на 4 месяца, написать коллекцию новых американских картин, и они будут выставлены отдельно в главных городах в январе, а мы переедем в Чикаго в марте», — писал он накануне путешествия Г. А. Эзову.
Наконец путешествие подошло к концу, и чета погрузила свои вещи на пассажирский пароход. «Жена ужасно тоскует, да и я тоже, пока был очень занят — не замечал, но теперь рад вернуться в Россию».