Айза
Шрифт:
~~~
В полночь Айза начала метаться во сне, мучаясь кошмарами, несколько раз перевернувшись, застонала, словно ее истязали, и в конце концов проснулась и села с широко раскрытыми глазами, в которых застыл ужас.
Аурелия тут же зажгла тусклую лампочку, которая осветила комнату унылым желтым светом, и Асдрубаль с Себастьяном в свою очередь, хоть и были вымотаны, открыли глаза.
— В чем дело?
— Мы должны уехать.
Они ошарашенно уставились на Айзу. Старший брат первым сел
— Уехать? — переспросил он. — Куда же?
— Не знаю, — призналась она. — Я не знаю, в чем дело, только все в один голос кричат, чтобы я уезжала.
— Кто это «все»?
Ответа не последовало, но, похоже, никто не настаивал на том, чтобы его получить, и Аурелия первая встала с кровати и надела свое единственное платье.
— Ну же, дочка! — попросила она. — Постарайся успокоиться и объясни, что с тобой происходит.
Айза посмотрела на нее, а затем повернулась к братьям. Асдрубаль откинулся к стене, не покидая кровати, и зажег сигарету, хотя знал, что нарушает запрет матери: та не разрешала курить в душной комнате. Он пару раз затянулся и передал сигарету брату, терпеливо выжидая, потому что хорошо знал свою семью и был готов к тому, что, когда младшая просыпалась вот так, среди ночи, дальше могло стрястись все что угодно, какой бы дикостью это ни казалось.
— Мне грозит опасность, — наконец сказала девушка. — Мы все в опасности и должны уехать.
— Сейчас? — удивился Себастьян.
Она уверенно кивнула:
— Сейчас.
Ее брат отрицательно замотал головой.
— Об этом не может быть и речи! — воскликнул он. — Я целый день таскал мешки и месил раствор. И мне что-то не улыбается бросаться черт знает куда в два часа ночи.
Айза лишь повернулась к матери и повторила с простотой, которая действовала на ту обезоруживающе:
— Если мы останемся, случится что-то ужасное.
— Ты уверена?
— Ты же знаешь, что они никогда не ошибаются.
Аурелия Пердомо внимательно посмотрела на дочь, пытаясь найти ответ в глубине ее глаз, и легким кивком выразила свое согласие.
— Ладно! — произнесла она тоном, не допускающим возражений. — Собирайте вещи.
Себастьян только фыркнул и прикрыл глаза в знак досады и смирения, а Асдрубаль вновь протянул брату сигарету, чтобы хоть как-то его успокоить, и не спеша поднялся.
За стеной Мауро Монагас, разбуженный голосами, открыл глаза и, осознав, что происходит что-то необычное, приблизился к стене, со всеми предосторожностями вынул деревянную затычку и прильнул глазом к отверстию.
Он увидел, что оба брата одеваются, повернувшись спиной к Айзе; та в свою очередь последовала их примеру. В поле его зрения также попали руки Аурелии, поспешно укладывавшие в картонную коробку вещи, разбросанные по комнате.
Он всполошился.
Сердце ухнуло у него в груди, и он почувствовал такую же дрожь в ногах, как когда впервые увидел девушку обнаженной.
На какое-то время он растерялся, не понимая, что происходит, но вскоре догадался, что его постояльцы готовятся к отъезду.
Несколько секунд он размышлял, прислонившись к стене, а затем снова заткнул отверстие, с трудом натянул штаны и со своим огромным, ничем не прикрытым пузом вывалился в коридор и постучал в дверь.
— Что происходит? — спросил он Себастьяна, когда тот высунул голову.
— Мы уезжаем.
— В такое время? Почему?
Тот обернулся назад, удостоверился в том, Айза уже одета, и открыл дверь настежь, пожав плечами, пытаясь тем самым показать свою неосведомленность и бессилие.
— Это проблемы нашей семьи, мы все совсем рехнулись! — прокомментировал он. — Айза уверяет, что здесь нам грозит серьезная опасность.
— Что за опасность?
Толстяк Монагас почувствовал, как зеленые глаза девушки сверлят его, словно желая увидеть насквозь или прочесть тайные мысли, и испытал сильное желание очутиться как можно дальше отсюда: у него вдруг возникла уверенность, что ей все известно.
И все же он переспросил упавшим голосом, повернувшись к матери, которая заканчивала укладывать скудные семейные пожитки:
— Что за опасность?
— Мы этого не знаем, — неохотно откликнулась Аурелия, не поднимая взгляда. — Но если моя дочь говорит, что мы должны уехать, значит, так надо.
— Но ведь вы заплатили до субботы, — запротестовал Однорукий. — Останьтесь по крайней мере до этого дня!
— Нет! Мы съезжаем.
Это открыл рот Асдрубаль — впервые за эту ночь, — но его тон ясно говорил о том, что парень настроен решительно.
— Куда?
— Мы этого не знаем.
— Как же так! — растерялся Монагас. — Как же я вас найду?
— Зачем?
— В случае необходимости.
— Не думаю, что мы когда-нибудь чем-то сумеем вам помочь.
— А если вам придет письмо или кто-то будет вас спрашивать?
— Мы не ждем писем. — Асдрубаль на мгновение замолчал и прямо заявил: — И нас никто не знает.
Однорукий Монагас обвел взглядом лица всех четверых — а их глаза были обращены на него, — понял, что все пропало, и сник, вдруг почувствовав себя побежденным. Он сделал два шага, рухнул на край ближайшей кровати, понурив голову, и стал водить рукой по своей огромной потной лысине.
— Что со мной теперь будет? — прохрипел он. — Боже праведный! Что со мной будет?
Пердомо недоуменно переглянулись и молча уставились на лоснящегося от жира толстяка, вдруг превратившегося в олицетворение горя и отчаяния.
Тогда Аурелия села напротив и положила руку ему на колено.
— Да не расстраивайтесь вы так! — сказала она. — Найдете других постояльцев. Разве стоят того деньги, что мы вам платили!
Тот не сразу отреагировал и помедлил, прежде чем отважиться взглянуть ей в глаза.