Аз Бога Ведаю!
Шрифт:
А Русь казалась одержимой, поскольку, невзирая на тучи черные по окоему, все продолжала чиститься от скверны занесенной и бродила, как пивной котел, пережигая сладость в хмель, а хмель – в похмелье. И было оно хмурым, невеселым, тошным; кривило рты, сводило от оскомы зубы, от лютой жажды трескалась гортань. Болезнь дурная – тяга к злату и рабство перед ним – едва лишь опахнула крылом блестящим, однако въелась глубоко, и вот была расплата. Тресветлая страна, коей отпущен был труд праведный и радость, холодный край и чистый жар души, народ, рожденный для воли и безмятежного покоя, угрюмы были, чтоб и на сей раз выстоять пред змеем. А на Руси, как издавна пристало, возможно жить, ратиться, умирать лишь токмо с яростью веселой.
И князь был мрачен, взгляд устремляя свой не к окоему, откуда надвигался вал войны грядущей, а в небеса, где почивали боги
У императора ромеев, Цимисхия, не заболит глазница, откуда вытек глаз, и его лошадь не сломает ногу, дабы недобрым, знаком остановить поход.
Голубь не совьет гнезда в шеломе Сканды…
Тогда князь и решился. Призвав раджей из племени раманов к себе на двор, он указал на кучу золотых монет – плоды неправедных трудов, снесенные со всей Руси, – и так сказал:
– Возьмите столько, сколь каждый унесет. Се вам не плата за службу верную, ибо с вами ни мне, ни всем следующим князьям не расплатиться, да и сей металл презренный разве окупит труд вдохновенный ваш? Раманы вы, манящие, как солнце, и пусть же злато токмо на вас блестит. Мне жалко расставаться с вами!.. Да час настал, не буду более вас при дворе держать иль при себе в походах. Я отпускаю вас на все четыре стороны! Ступайте по Руси, по всем славянским племенам, танцуйте, пойте, веселите! Пусть с вами встанут в хоровод все те, кого монеты тянут на колена, кому звон их чудится музыкой. И пусть познают иные звуки и голоса. Верните прежний вольный дух народам Ара! Инно не одолеть врага…
Раджи набрали злата, и жены их изрядно нагрузились, и под прощальный гимн кибитки пестрые разъехались ко всем четырем вратам столицы и покатили кто куда уже под звон цимбал, гудков и бубнов.
– Ра-джа-джа, Ра-джа-джа, Ра-джа-джа!..
И вкупе с русью, с иными племенами словен их слушал супостат – лазутчики, проникшие во глубину земель под видом странников, гостей и мореходов. После чего депеши шли к царям, эмирам, ханам:
“В Руси по городам и весям люди князя полков не собирают и не куют оружие, а пребывают в веселии беспечном. Оставив все дела, безмудрые словене в круг сходятся и, топая о землю каблуками, пляшут и поют, и прыгают высоко. А хороводит средь них доселе невиданное племя, кое одни зовут раджи, другие кличут суть раманы, иные ж вовсе говорят – цыгане. На вид они темны лицом, черноволосы, как люди стран Полуденных, но при сем голубоглазы, будто русь Полунощная. Одежды их пестры и золотом украшены обильно, речь уху не ясна, однако народы Ара язык их понимают и тако же поют неслыханные гимны. Мужи раманские владеют искусством воинским, коего нет нигде на свете. Они и ратятся, как пляшут, и не мечом, не пикой бьют врага, а засапожником одним, по воздуху летая, и сами неуязвимы суть. А жены их умеют читать судьбу по звездам, по тайным книгам, подобно волхвовицам, и ведают все, что на земле свершится. Где не появятся сии раманы, там русь и все словене будто от сна восстанут и наполнятся страстью необузданной. Сами идут к вождям и князьям своим, дабы служить на благо земли своей и мзды не требуют…”
И к Святославу шли со всех сторон, удельные князья оружьем и доспехом помощь слали, конями и припасом. Вернувшись в Киев без меча и в рваном рубище, князь скоро уж свёл под свою десницу дружины десять тысяч. Однако к тому дню на порубежьях вражьей силы стояло в тридевять, и всякий полководец, пришедший драться с варваром, заманивал его к себе и тешил мысль сразиться первым и победить в кровавом пире. Набеги дерзкие в украинах земель, осады городков и крепостей тревожили и возбуждали князя, словно медведя в логове, а супостату того и надобно: пусть в ярости утратит Святослав все замыслы свои и хитрость, пусть ввяжется в сраженье, и тогда весь возмущенный мир, собравшись скопом, вонзит клыки и разорвет на части сей народ, несмысленно живущий, ибо презирает злато. Но варвар-князь терпел укусы, хоть и скрежетал зубами, и лишь однажды огрызнулся, когда орава степняков – союзников империи – ударила в подбрюшье, стремясь отрезать Птичий Путь. Будто из трав соткались, из воздуха и вод священные полки и страшной была месть: весь сброд степной числом до тысяч тридцати сметен был словно сор и погружен в пучину вод Хвалынских. До скончанья лета жирели чайки, расклевывая трупы, а лебеди, летели без отдыха на реку Ганга,
– Не замай!
После чего ушел на свои станы и снова растворился средь трав и вод.
И на какой-то срок унялся пыл царей, и долго не было охоты дразнить медведя. Он же, сидя на киевских горах, ждал помощи богов, ибо то, что замыслил, не свершить было одной лишь силой человечьей.
– Владыка Род! – взывал он к небесам. – Ну полно же сердиться. Ужель не зришь, как обступили Русь? Без вас бы одолел всех супостатов, но ты, Перун, мой меч спалил и сжег копье! Ты ослепил меня, и я не могу прочесть нечитанную книгу… Даждьбог! Я внук твой! Так дай же мне в последний раз пройти тропой Траяна! Отец мой, Род! Тобой лишенный, я не ступлю в Последний Путь. Я сам себя обрек на вечное скитанье… Но дай мне ратный Путь! Иль скажешь: то, что замыслил я, есть промыслы твои?! Но к чему тогда ты ношу, трудную взвалил на плечи – силу воли? Молчишь?!. О, боги! Мне с вами тяжко, но и не слышать вас мне пусто, одиноко. Владыка Род, я по тебе тоскую и теряю свет. Ужель се участь всех, кто хоть единожды тебя изведал?
А в небесах светила лишь звезда Фарро, однако же она могла лишь взор утешить, не более…
Глубокой осенью, в предзимье, когда степные конницы в грязи увязли и кони отощали от бестравья, когда грозная поступь легионов сменилась топтаньем у костров и дрожью хладной, когда в шатры и вежи понесли не вина и плоды, чтоб тешить брюхо, а тряпье, овчину и солому, и воеводы бравые, утратив спесь, видом своим напоминали чучел, коих сжигают в праздник Костромы, князь двинулся в поход.
Но прежде созвал князей удельных, бояр, посадников и прочих вельмож, после чего детей призвал и матерей их. Сынов по правой стороне, суть под десницу усадил, а жен по левой. Впервые всех собрал и, взором их окинув, вдруг пожалел, что ведал Тьму, потом изведал Свет и бога, но вовсе не познал всех прелестей обычной жизни – всех радостей земных. Боярышен сих, будучи в безумстве, силой брал, а еже б по любви! По воле духа совокупился с началом женским! И ныне б не терзался, что небо отвернулось, ибо сие начало и есть суть проявленья бога, природы, косм Света нисходящих. И токмо через жен возможно достать небесное и божество познать!
Малуша-ключница, безвольная рабыня, изведавшая кнут и униженье, но и та сейчас намного ближе к богам, чем он, сын от плоти, поелику владеет тем же, чем и Род – Таинством Рождения.
Да поздно сожалеть…
– Я вам сулил в наследство меч и копье, – сказал он, глядя на старших сыновей. – Да не сберег оружия, с коим не страшен ни супостат и ни пространство. Сражаться и по земле ходить придется вам без божьей помощи и силы, не чародейским образом, а человечьим, как мы ходили на Дунай.. А посему даю в наследство то, что есть – суть землю. Моя мать стара, чтоб Русью управлять, и вера у нее другая, не русская. Сами помыслите, как можно княжить ей, владеть народом вольным, коль она зовется ныне. – раба чужого бога? Пусть, как завещано дедами, даждьбожьи внуки Русью правят и рядят в ней суды. Ты, Ярополк, садись на Киевский престол, – князь за руку подвел его и усадил на трон. – Все зрели, чьей волей мой старший сын отныне – Великий князь?
– Истинно зрели! – откликнулись удельные князья, посадники, бояре. – Великий князь – суть Ярополк!
– Добро, вельможи… Ты, Олег, поедешь княжить в Искоростень, землю древлянскую. Довольно горя принесла она, да и теперь там смута, поскольку князь Мал лишен пути и ныне бродит по земле в поисках смерти. След установить порядок путный, но помни, сын: как бы ни косились на тебя древляне, какие б дерзости ни чинили, – не подавляй их волю. Пусть сие племя не утратит своей души ретивой. Не мсти за деда, не разжигай старой обиды, напротив, искры погаси. А матерей своих держите при себе и не гнушайтесь их советом.
– А что же мне в наследство? Куда меня посадишь? – не выдержал Владимир. – Ужо в мне давай престол!
– Ты еще мал, сиди при бабке в Киеве и забавляйся играми, – ответил Святослав.
– Мне ведомо… Все ведомо! – вскричал обиженный. – Рабичич я, рабынин сын, и потому княжения лишаешь!
Удельные князья, посадники, бояре – все замерли. Все изначально знали, что княжич отца не убоится, удел потребует, и теперь ждали его гнева. Верно, опалит младшего сына вкупе с матерью, велит в тайный схорон отправить под надзор, чтоб распрей не было. Однако Святослав приблизился к Владимиру, тряпицу ему подал – клок ткани черной.