Аз Бога Ведаю!
Шрифт:
– Должно быть, от коня! Загнал его, тут у ворот лежит… Как будет время, на месте яму вырой и прикопай его. Да прежде хвост расчеши! Ну, весь в репьях!
– Добро, Свенальдушко!.. А что спешишь-то эдак? С дороги б отдохнул, как водится, поспал, поел-попил. Куда же собираешься? Чай, на тризну? Так смени одежды! Вместо кровавых белые надень, ведь скорбный праздник…
– Не до тризны мне… Простит княгиня.
– А то куда? Иль печенеги снова подступили?
– Отстань, старуха! И лучше собери припас… На долгий путь, солений, вяленины, два бурдюка с вином.
– Ой,
– Да замолчи ты, дура! – вскричал Свенальд. – Все уши прожужжала!.. Хотел еще что-то с собою взять, и вот забыл…
– Так я скажу. Приседельный колчан для стрел, булаву, шестопер, шесть дротов, боевой топор и рукавицы кожаные…
Тут воевода тоже рассмеялся, сел.
– Ну и – сорока! Трещит, трещит!.. А ведь привык, скучать буду. Может, тебя с собою взять?
– Куда же взять? Ужель в поход? – служанка испугалась. – Да что ты, батюшка! В уме ли? Старуху за собой таскать…
– Я не в поход, старуха. Ныне у меня праздник. Я домой иду!
. – А здесь-то что, не дом? Сто лет живешь…
– В родную сторону, на землю отцов, где пуп резали! Душа поет! – умел бы петь Свенальд – наверняка б запел, но лишь скрипуче замычал, ровно бугай на воле. Послушала старуха – загрустила.
– Не узнаю тебя… Ты будто помолодел опять, лет эдак сотню скинул. Бывало уж такое, но не припомню, когда и от чего.
– Эх, поняла бы ты!.. Я землю отчую нашел! Искал, искал, и вот свершилось…
– Ты что же, батюшка, терял ее? Сторону родную?
– Терял, старуха, – и снова замычал.
– Мудрено говоришь… Иль в детство впал. Того гляди, порты закатит и побежит! Что вздумалось-то в отчину идти?
– Пора пришла, час пробил…
– Ну, раз пора – ступай, – она уж не грустила – тосковала. – Поклон мой передай родной сторонушке, Москве-реке… Как с юности ушла – так не бывала…
– Да не печалься! – взбодрил Свенальд. – Я тебе на прокорм оставлю. Кувшин есть у меня, закопан на дворе… Достану злато и дам тебе – до смерти хватит.
– Мне ничего не надо, – руками замахала. – Скопила я за жизнь… А коли одарить хотел, так лучше сие злато снеси сестре моей. Мой род поменее живет, да, поди, жива еще. Се совсем близко от отчины твоей, селенье Смолокурня, помнишь? С версту всего… Земной поклон ей передай и злато.
– Ты что несешь, старуха? Сказал же – в отчину иду! В другую сторону! А ты – селенье Смолокурня…
– Дак что и я твержу! Се рядом от тебя! Ты же родился в Борках, на самом берегу, а Смолокурня чуть поодаль, за лесом сразу… Эх, уж ничего не помнишь! А я вот помню, батюшка… Как там сосною пахнет! Еще горючим камнем, овчарней… Вот вспомнила и кругом голова. Здесь дух не тот…
Свенальд, скрипя костями, встал, согнувшись, как горбун, немного постоял и снова сел.
– Чем пахнет, говоришь?
– Смолой сосновой… Да ведь у нас все смолокурни. Это у вас в Борках овчарни… Чем может еще пахнуть? Ну и горючим камнем, который
– Да я же родом с берегов других! – ровно зверь-подранок зарычал Свенальд. – С норвежских! Се за Балтом! И бог мои – Один!..
– Ну что ты, батюшка, уймись, – сорока стрекотала. – С каких норвежских? Не бывало! Из Борок ты, с Москвы-реки, из земли вятичей. Я весь твой род знавала. Ты же Светлицын сын! У нас тебя так кликали, да и поныне, поди, кличут – Светлицын сын… Саму Светлицу-то забыли, с горя примерла, после набега сразу. Хазары ж увели тебя, и будто канул… А после объявился, и у нас говаривали, мол-де, Светлицын сын-то при князьях стоит и воеводит лихо. И ныне прозвище – Свенальд… Никому не в диво, что второй век живешь. В вашем роду, случалось, и по двести жили… Я девкою была еще, а слава о тебе гуляла. Да какая слава! И молва…
– Нет, нет, – застонал Свенальд, – не верю я!.. Не может сего быть!, .. Ты врешь, старуха! Или от старости рехнулась!
– Каков мне прок-от врать?
Нашарив в потайном кармане монету, воевода сжал кулак и злато впилось в длань. И будто б кровь заструилась…
– В сей час изведаю… Коль правду говоришь – позри. На родине моей сии монеты были. На них же – царь… Знавала ли такое злато?
Старуха мельком глянула и вновь застрекотала:
– Как не знавала? Не токмо что знавала – в руках держала, и держу. От батюшки остались сии монеты. Взял меня в Киев, на ярмарку, да здесь заболел и умер в одночасье…
– А ну-ка дай позреть!
– Сей миг достану!.. Ты токмо не смотри!
– Ну, шевелись, старуха!
– Не вздумай подглядеть! И лучше отвернись, тогда достану. Все-таки клад какой ни есть…
Из темного угла хором, из-под старья и хлама служанка узелок достала. В нем чарка малая, а в .чарке рукавичка…
– Се вот, гляди, – и три монеты поднесла. – Мне батюшка оставил. Сам же пример… А мне куда? В чужие люди… Пошла к тебе служить. Ты ж все-таки Светлицын сын, знать, не чужой…
На всех старухиных монетах был царь его земли – той стороны, где он на свет явился. А та, что дал слепой купец, вдруг выскользнула между пальцев и, павши на пол, не зазвенела – обратилась мерзким червем и в щель уползла…
Долго смотрел Свенальд, потом очнулся.
– Что же молчала?..
– А ты бы, батюшка, спросил! Я бы сказала… Самой-то заводить неловко. Ты же Светлицын сын, по прозвищу Свенальд! И при князьях стоишь. Я девка со Смолокурни… Подумаешь еще!.. Я хоть чумазая была, да вольная! И ныне… Ну что? Сбирать припас в дорогу?
– Сбирай, старуха… Но прежде дай мне одежды. И верно, как ехать в отчину в кровавых?
Он обрядился в белое, гребнем деревянным расчесал свои космы – старуха принесла зерцало.
– Позри, помолодел! Сто лет как, не бывало!..
Я вспомнила, когда в последний раз ты эдак обновлялся. Кажись, в то время князь Игорь пал от Малова меча в земле древлянской. Помнишь? Иль забыл уже?.. Такой же и явился, весь в крови.
– Ты не забыла, девка со Смолокурни: след хвост расчесать коню, прежде чем земле предать?