Азъ есмь Софья. Царевна
Шрифт:
Любавушка по секрету призналась Софье, что ей царя уж-жасно жалко, он ведь такой одинокий – и никто его не понимает. Софья покивала, соглашаясь, что быть одиноким, имея аж десяток детей, троих сестер и всяких около-родственников – это у нас запросто, и посоветовала жалеть его почаще. Сошлись два одиночества!
Одному в радость слезы пролить, второй в радость их вытереть… идеальное совпадение!
Алексей Михайлович вообще ничего вокруг не видел, пребывая в розовом тумане. Софья даже удивлялась – как так можно? Но потом поняла. Царь любил
Наталью Нарышкину нашли мертвой.
Царь был в шоке, хоть и недолгом. Но злорадство в нем перевесило. Вот, не крутила б хвостом, сидела бы сейчас в Кремле. А так – простите…
Что привело к такому печальному концу?
А вот что. Ираклий, получив деньги на необходимое – целыми днями мотался по Москве. Ведь нанять людей мало, надо их еще вооружить, одеть, обоз снарядить… Царь тоже чуть сжалился и обещал помочь стрельцами – с легкой руки сына. Лучше – матвеевским полком. Самое то для него…
Одним словом – Ираклий был очень занят. А жена оставалась одна. И не в Кремле, нет. Царь не намекал, что хорошо бы кахетинцу оттуда съехать, но мужчина и сам был понятливым. Снял подворье да съехал – временно.
Сам царевич, получив деньги, да и поддержку, целыми днями то в полку пропадал, то еще где, а Наталья одна оставалась. Вот и упросила молодого мужа ее хотя бы в церковь отпускать.
Ираклий, конечно, согласился. Со служанками, с охраной… только кого это спасло?
Никто даже и не понял, как дело случилось.
Просто шла молодая женщина, улыбалась солнышку летнему, а потом в единый миг за сердце схватилась да и на снег осела. Служанка кинулась, захлопотала, помстилось ей, что Нарышкиной плохо стало – ан нет.
Не плохо…
Между ключиц женщины, брошенный с нечеловеческой точностью, торчал короткий арбалетный болт.
Вот тут-то толпа и взволновалась – убили! УБИЛИ!!!
Охрана искать душегуба бросилась, да только следы на снегу и разыскала, обильно перцем пересыпанные. Собака не прошла чтоб.
Ираклий, как узнал, помертвел весь, царю в ноги бросился, на коленях о милости просил. Было что-то такое в Наталье, притягивала она к себе мужчин. Хоть и был на нее Алексей Михайлович обижен, а все ж приказал искать татя.
Искать начали по всей Москве – и очень скоро нашли душегуба. Сенька Жало, прозванный так за пристрастие к тонким узким клинкам, сказал, что нанял его какой-то высокий худой тип, вроде как старик, но точнее он не скажет. Вот перстень запомнился, да. Перстень приметный. И сапоги на старике были дорогие – тисненной золотом кожи. Словно и не нашенские…
И тут кто-то вспомнил, что Артамон Сергеевич
Слово за слово, слух за сплетню – особенно старались те бояре, которых Матвеев утеснял, будучи подле государя. Да и идея его со свадьбой никому не понравилась. Милославские – те зло уже известное, а вот Матвеев – новое, незнакомое. Ровно что слепень ненасосавшийся. Голодные-то они завсегда злее сытых?
Вот и пошел слух за слухом, что Матвеев-де приказал зарезать девку за то, что царя удержать не сумела.
Что опаивал он царя зельем заморским, кое ему супруга готовит из лягушачьих кишок да мышиных хвостов, и опаивал он государя, пока тот у него в гостях был. А вот как перестали Матвеева до царя допускать, так и закончилось колдовство черное, злобное. Царь-то аж весь светится от счастья!
Матвеев, конечно, отговорился от всего.
Перстень-де у него украли, мало ли кто его теперь носит!
Сапоги?
Так и сапоги дело не сложное, мало ли мастеров на Москве.
Пытать царь его не приказывал, хотел побыстрее забыть об этой истории, но ложки нашлись, а осадок остался. И получил мужчина от царя распоряжение – ехать как можно скорее с Ираклием и до полной победы в Кахети обратно не возвращаться.
Ну, боярское дело такое, царь приказал – боярин согласился, поклонился и собираться начал.
Софья этому только порадовалась, но оказалось – зря.
Недели не прошло, как попытались убить царевича Алексея.
Алексей и Иван как раз гостили у Феодосии Морозовой. Та была рада видеть сына, а уж царевича и вовсе принимала как самого дорогого гостя. Умна была женщина и понимала, что без мужской руки Ванечка вырос бы и слабым, и болезненным – да и вырос ли?
А вот как домой собрались, как поехали по переулочкам московским – тут и вышли на них шестеро татей. Да все с ножами, да рожи тряпками замотаны.
– А ну, стой, сопляки!
И коней под уздцы хватают.
Зря они это. Кони-то у ребят были не парадные, а боевые. Хоть и незаметно это с первого взгляда.
На Дону конь – боевой товарищ. Случись что – и на себе вынесет, и в бою поможет, потому и учат их что делать, когда враги под копытами.
Ребятам и командовать не пришлось – кони сами на дыбы взвились, троих стоптали, еще одного Алексей саблей достал, в пятого Иван нож кинул, а шестой утечь успел. Ваня закричал, люди прибежали, похватали негодяев да повели.
Позднее, в пыточных подвалах уже, разговорились. А покамест негодяев вели в пыточный приказ, а парни ехали домой и представляли, сколько и чего им выслушать придется.
И пришлось.
Алексей Михайлович взволновался, за голову схватился, приказал Алеше без охраны по городу не ездить. А еще приказал пытать негодяев пока не выдадут, кто их нанял. Царевны распереживались.
Сказать, что Софья встревожилась?
Это еще было мягко сказано! Братья у нее были, но Алешка-то – один! Уникальный! Сколько в него труда вложено!