Азеф
Шрифт:
Колыхнулась дверь. Блеснули сабли. Среди сабель шел легкой походкой, в руке с розой, Борис Савинков. Конвойные были выше его ростом. Увидев среди публики Веру и мать, Савинков улыбнулся им и кивнул головой.
Сзади, Двойников и Назаров ступали тяжелее. Брови сжаты, лица сведены.
– Подсудимый встаньте! Ваше звание, имя и отчество?
– Потомственный дворянин Петербургской губернии Борис Викторович Савинков.
Вера не слыхала ответов других подсудимых. Видела только, что встают, говорят, «Господи», прошептала она.
Из-за
В противоположном углу поднялся прокурор. Худ, желт, черноглаз. Тоже поблескивает пенснэ, но язвительно: – Это является формальным моментом судопроизводства. И нам решительно безразлично, каким путем дело дошло до военного суда – говорил прокурор раздраженно, словно скорей хотел убить Савинкова, Двойникова, Назарова и Макарова, покушавшегося на адмирала Неплюева, смешного шестнадцатилетнего юношу, который сидя на скамье, чему-то улыбался.
– Суд удаляется на совещание. Савинков обернулся к жене и матери. Вера сидела закрыв лицо платком.
– Суд идет!
Генерал Кардиналовский громко произнес басом:
– Суд признал дело слушанием продолжать. Вера видела чуть сгорбившуюся спину и затылок Савинкова. Из-за стола защиты поднялся фрак адвоката Л. Н. Андронникова. Голос Андронникова резче, манеры острее.
– Смею обратить внимание суда на происшедшее нарушение прав обвиняемого Макарова. Согласно закону подзащитный имел право двухнедельного срока на подачу отзыва на решение судебной палаты о его разумении, между тем прошло лишь четыре дня. Таким образом права обвиняемого Макарова я должен считать нарушенными, если суд не признает дело слушанием до истечения положенного срока отложить.
– Суд удаляется на совещание!
«Уважат», – говорили в публике, – «Едва ли». Прямыми шагами в зал входил генерал Кардиналовский. Наступила полная тишина. Вера слышала: скрипит спинка ее стула. Генерал читал: – Принимая во внимание статью, принимая во внимание указанное, а также в подтверждение сего, принимая параграф… суд признал дело рассмотрением… отложить.
Звон сабель, крик, шум. Конвой оттеснял метлешащиеся фраки. Подсудимых уводили среди блестящих сабель, в белую дверь.
7
Радостней всех из зала суда выбежал худой, красивый брюнет. Он почти побежал, торопясь на Корабельную, где жил в семье портового рабочего Звягина в полуподвальной комнате.
Но лишь только Зильберберг, пригнувшись в сенях, перешагнул порог подвала, навстречу ему метнулись испуганные лица Звягина, жены и девятилетней Нюшки. А за ними в темноте сверкнула военная форма и двинулась высокая фигура.
Зильберберг сунул руку в карман
– Вы, Николай Иванович? – проговорил в темноте голос.
– Кто вы и что вам нужно?
– Я член симферопольского комитета партии – Сулятицкий. Хочу говорить по интересующему вас делу.
Голос молодой, полный веселья. В последних словах Зильберберг различил почти что смех.
– – Чорт бы вас побрал, – пробормотал Зильберберг. – Я вас чуть не ухлопал.
И когда раскрыли дверь, Сулятицкий увидел, что Зильберберг прячет в карман браунинг.
– Веселенькая история, – пробормотал он, – куда же мы пойдем?
– Пойдемте в мой «кабинет», – улыбаясь, сказал Зильберберг.
– А как ваши хозяева? Мы в безопасности?
– О, да Не будем терять времени, мне через час надо уходить.
– Ваш комитет, – говорил Зильберберг, когда они сели в подвальной каморке, – известил что вы придете завтра.
– Завтра не могу, назавтра я в карауле.
– В крепости?
– Да.
– Но позвольте, караул занят Белостокским полком, а вы Литовского?
– Мы сменяем. Не волнуйтесь, знаю, что установили связь с белосточанами. Литовцы будут не хуже.
Сулятицкий высок, силен, белокур, с большим лбом и яркими глазами. Он внушал к себе полное доверие.
– С вами, думаю, не пропадем, – говорил Зильберберг, глядя на веселого Сулятицкого. – Видите, у меня два плана. Первый – открытое нападение на крепость, как вы думаете?
Сулятицкий покачал головой.
– Не выйдет, – проговорил он. – Освобождать надо с подкупом и риском побега прямо из тюрьмы.
– Это второй план. Если вы отклоняете первый, обсудим второй.
Сидя на смятой, пятнастой кровати, застеленной лоскутным одеялом, они стали обсуждать второй план.
8
Савинков знал: гауптвахта охраняется ротой. Рота делится меж тремя отделениями. Общим, офицерским и секретным, где содержатся они. Коридор с двадцатью камерами он досконально изучил, проходя в уборную. С одной стороны он кончался глухой стеной с забранным решеткой окном. С другой кованной железом дверью, ведшей в умывальную. Дверь эта всегда была на замке. В умывальную же с четырех сторон выходили: – комната дежурного жандармского унтер-офицера, кладовая, офицерское отделение и кордегардия. А из кордегардии – знал Савинков – единственный выход к воротам.
Но в секретном коридоре на часах стоят трое часовых. У дверей в кордегардию двое. У дверей в умывальную двое еще. Между внешней стеной крепости и гауптвахтой тянутся бесчисленные посты. За внешней стеной опять протаптываются караульные. И стоят еще на улице, у пестрых, полосатых будок.
Это узнал Савинков у выводящего в уборную солдата Белостокского полка Израиля Кона. Кон связал его с солдатом членом партии, и был готов помочь бегству, умоляя об одном, чтобы Савинков взял и его с собой.