Азеф
Шрифт:
Аргунов срочно связался с Карповичем. «А вдруг, думалось мне, Азеф действительно в Петербурге и охранка пользуется этим, чтобы сочинить новый фантастический факт его свидания с Лопухиным».
Карпович ответил, что Азефа в Петербурге нет, что Боевая организация по-прежнему доверяет ему и зовет его в Россию, где без него дела совсем не идут. Например, не удалось использовать для покушения на царя похороны великого князя Алексея Александровича. Но Азеф на письма не отвечает, директив от него нет. (Явился бы Иван Николаевич в Петербурге не к Герасимову, а к своим боевикам, попытался бы «реабилитироваться делом» — может быть, и был у него шанс.)
Вечером Аргунов сидел у Лопухина —
«Передо мной был человек, мало напоминавший полицейского. Скорее это был дворянин-помещик, не лишенный во внешних манерах, голосе, жестах интеллигентности… Только глаза Лопухина не мирили меня с ним: холодные глаза, столь обычные у чиновников, бюрократов, сановников. Но и эти неприятные глаза не были глазами полицейского, жандарма, сыщика. Они не бегали, не щурились, а смотрели прямо и выдерживали мой упорный, пристальный взгляд. Казалось, они не лгали» [279] .
279
Провокатор. С. 111.
Лопухин рассказал все, что знает об Азефе. Для верности описал его приметы. Все совпало (вплоть до манеры сидеть, вобрав голову в плечи).
Аргунов со своей стороны описал значение Азефа для партии. Подчеркнул, что Лопухин — человек из противоположного лагеря, что эсеры не могут верить ему на слово. Предложил для проверки еще раз устроить встречу с Азефом и притом предоставить ему, Аргунову, «возможность видеть и слышать все».
Лопухин не обиделся, но от новой встречи с провокатором отказался.
«Его выступление в деле Азефа должно быть правильно понято. А именно: он случайно проговорился об Азефе Бурцеву, и он не в силах отказаться от своих слов… Он не желал бы смерти Азефа, но еще больше не желает смерти Бурцева…» [280]
Разоблачая отъявленного лжеца Азефа, все сами лгали или блефовали. Бурцев пугал Лопухина своим самоубийством, Лопухин отвечал неправду в ответ на вопрос Азефа, а Аргунову утверждал, что ничего не слышал об Азефе с 1906 года и считал его убитым вместе с Татаровым. Трудно в это поверить.
280
Там же. С. 113.
Разговор продолжался часов пять, до поздней ночи. Сговорились продолжить общение. Лопухин обещал предоставить Аргунову свои свидетельства в письменном виде.
Аргунов продолжал наводить справки о Лопухине. Люди левого лагеря наперебой утверждали, что ему можно верить.
Тем временем бывшему генерал-прокурору был нанесен новый визит. 21 ноября в пять часов к Лопухину явился Герасимов. Алексей Александрович встретил его приветливо: он — по собственным словам — рассчитывал, что начальник Петербургского охранного отделения явился к нему от Столыпина с предложением о примирении (когда-то, до 1906 года, они были друзьями).
Самое время мириться!
Но Герасимов пришел говорить о деле Азефа. Он строго спросил Лопухина, будет ли он давать показания революционерам, если они этого потребуют. По словам Герасимова, Лопухин ответил так:
«На суд революционеров он не пойдет, но, конечно, если ему приставят браунинг, то не может быть и речи о том, что он должен сказать правду и не лгать, и выбора между ним, Лопухиным, и Азефом не может быть…
…Когда я заявил Лопухину,
281
Дело Лопухина. С. 45.
Мог ли Лопухин в открытую объяснять свое «предательство» низким личным мотивом? Он отрицал это. Да и Герасимов в поздних воспоминаниях описывает этот разговор иначе. Но… и Алексей Александрович опять лукавил: он уже, не дожидаясь браунинга у виска, выдал Азефа не только Бурцеву, но и эсерам. И никто, заметим, никого из его близких не держал в заложниках.
Герасимов знал, что Лопухин собирается за границу. Он пригрозил, что содержание разговоров, которые он будет там вести с эсерами, непременно станет ему, Герасимову, известно. Именно эти угрозы взбесили Лопухина, который, по собственному признанию, готов был дать собеседнику пощечину… Во всяком случае, на дверь он ему указал.
«…Глубоко возмутила меня взваленная на мои плечи обязанность защищать агента полиции, несомненного в моих глазах преступника; меня возмутило еще и то, что только потому, что я не состою на государственной службе, ко мне в дом позволяют себе вваливаться агенты политического розыска, навязывать мне свои указания, как я должен лгать, и делать мне угрозы» [282] .
Агенты политического розыска! Лопухин уже не делает разницы между Герасимовым и Азефом. Зря его не приняли в Партию народной свободы. Он рассуждал уже как настоящий кадет.
282
ГА РФ. Ф. 1467. Оп. 1. Ед. хр. 484. Л. 30.
Как же Лопухин реагирует?
В тот же день он пишет такое письмо Столыпину (копии — товарищу министра внутренних дел А. А. Макарову и директору Департамента полиции И. М. Трусевичу):
«Милостивый государь Петр Аркадьевич! Около 9 часов вечера, 11 сего ноября ко мне на квартиру в доме № 7 по Таврической улице явился известный мне в бытность мою директором департамента полиции, с мая 1902 г. по январь 1905 г., как агент находящегося в Париже чиновника департамента полиции, Евно Азеф и, войдя без предупреждения ко мне в кабинет, где я в это время занимался, обратился ко мне с заявлением, что в партию социалистов-революционеров, членом коей он состоит, проникли сведения об его деятельности в качестве агента полиции, что над ним происходит поэтому суд членов партии, что этот суд имеет обратиться ко мне за разъяснениями по этому поводу и что вследствие этого его, Азефа, жизнь находилась в зависимости от меня.
Около 3 часов дня, 21 ноября ко мне при той же обстановке, без доклада о себе, явился в кабинет начальник СПБ охранного отделения Герасимов и заявил мне, что обращается ко мне по поручению того же Азефа с просьбой сообщить, как поступлю я, если члены товарищеского суда над Азефом в какой-либо форме обратятся ко мне за разъяснениями по интересующему их делу. При этом начальник охранного отделения сказал мне, что ему все, что будет происходить в означенном суде, имена всех имеющих быть опрошенными судом лиц и их объяснения будут хорошо известны.