Азенкур
Шрифт:
— Ножом, сэр Джон.
— Я не спрашиваю чем, я спрашиваю как!
— Взрезал ему брюхо, сэр Джон. Снизу вверх.
— Кровь с руки капала, Хук?
— Лилась, сэр Джон.
— Вымочить руку в крови француза — каково, а?
— То был английский рыцарь, сэр Джон.
— Черт подери, Хук, я тебя люблю! Так и надо! — загрохотал командующий на все поле. — Резать брюхо, дырявить глазницы, кромсать глотки, отрезать яйца, вспарывать задницу, выдирать кишки, вырывать печень, протыкать почки — мне плевать, каким способом, лишь бы вы убивали врагов! Верно я говорю, отец Кристофер?
— Сам Господь не живописал бы картину столь ярко, сэр Джон!
— А на будущий год, — сдвинул брови командующий, —
Никто не знал, разразится ли война. Французы слали гонцов к королю Генриху, тот отправлял посольства во Францию. Слухи метались по Англии, как зимние ливни, нагоняемые западным ветром. Сэр Джон не сомневался, что войны не избежать, и, подобно дюжинам других, заключил сделку с королем: сэр Джон подряжался выставить на королевскую службу тридцать латников и девяносто стрелков сроком на год, в ответ король обязывался выплачивать сэру Джону и его воинам надлежащее содержание. Договор был составлен в Лондоне, и Хук в числе десятка солдат прискакал в Вестминстер, где сэр Джон подписал договор и оттиснул на воске свою печать с изображением льва. Дождавшись, когда воск затвердеет, служитель разрезал пергамент пополам, ведя нож сверху вниз неровными зигзагами. Одну зазубренную половину он спрятал в мешочек из белого льна, вторую отдал сэру Джону — теперь, если кто-то засомневается в документе, можно будет совместить обе части: одна сторона не сможет подделать договор незаметно для другой.
— Средства получите в казначействе, сэр Джон, — сообщил служитель.
Чтобы добыть денег, король вводил налоги, брал ссуды и закладывал драгоценности. Сэру Джону кроме мешка с деньгами выдали еще мешок с россыпью каменьев, золотой брошью и тяжелой серебряной шкатулкой. Все расходы этим не покрывались, и командующему пришлось занять денег у итальянского банкира в Лондоне.
Нужны были еще люди, кони, доспехи и оружие. Сэру Джону с пажами, оруженосцами и слугами требовалось полсотни лошадей, каждому латнику полагалось не меньше трех, включая специально выезженного боевого коня, и еще сэр Джон решил выдать по верховой лошади всем лучникам. Коней надо было кормить — значит, всю зиму, пока не зазеленеют пастбища, предстояло тратиться на сено. Дополнительно к оружию и доспехам, которые латники обязывались приобретать из собственных средств, сэр Джон заказал еще сотню коротких копий для пехоты. Каждому стрелку он выдал по кольчуге, шлему, паре добротных сапог, не забыв об оружии для ближнего боя — когда враг подойдет на расстояние меньше лучного выстрела.
— Мечи в битве почти бесполезны, — говорил он стрелкам. — Враг будет в латах, мечом их не взять, поэтому бейте алебардой! Сбивать выродков на землю, поднимать им забрало и выкалывать поганые глаза!
— У тех, кто небогат, — кротко ввернул отец Кристофер.
Круглолицый, жизнерадостный, совершенно седой, с неизменной ироничной усмешкой и любопытными озорными глазками, в свои сорок с небольшим он был самым старым из людей сэра Джона.
— У тех, кто небогат, — согласился командующий. — А богатых выродков брать в плен, чтоб я взял за них выкуп!
Для лучников заказали сотню алебард с тяжелым свинцовым молотом на обухе, способным если не раздробить латные доспехи, то уж точно свалить латника с ног. Острое лезвие рассекало шлем, как кусок пергамента, а тонкий копьевидный наконечник легко проходил в отверстия рыцарского забрала. Пока кузнецы занимались ковкой, Хук, знающий работу с деревом, помогал вырезать для алебард длинные ясеневые древки.
— Прекрасно, — кивнул сэр Джон, когда ему принесли первые образцы, и провел ладонью по обитой железом рукояти так, словно ласкал женское тело.
На исходе весны пришла весть, что Бог, как и предполагалось, укрепил намерение короля пойти войной против Франции, и отряд сэра Джона двинулся на юг по дорогам, окаймленным зарослями цветущего боярышника. Сэр Джон, радостный и оживленный в предвкушении битв, ехал впереди в сопровождении пажей, оруженосца и знаменщика, который нес флаг с коронованным червленым львом, украшенным звездой на плече. Сзади катились три повозки, доверху нагруженные провизией, короткими копьями, доспехами, пучками стрел и запасными луками. Южная дорога вилась мимо лесных полян, густо усыпанных цветущими пролесками, и лугов с рядами травы, оставленной для просушки после первого сенокоса. Пасущиеся на лугах свежестриженые овцы выглядели голыми и тщедушными. На дорогу выезжали все новые отряды всадников в одежде с незнакомыми гербами, все они направлялись к южному побережью, куда король сзывал подписавших договор. Стрелки, с непременным зачехленным луком на плече, числом превышали латников чуть ли не втрое.
Хук был счастлив оказаться среди людей сэра Джона. Питер Годдингтон, сотник, не жаловал лентяев, зато всячески ободрял и поддерживал тех, кто, подобно ему, мечтал сделать отряд лучшим в Европе. Его помощник и почти ровесник, тридцатилетний угрюмый Томас Эвелголд, соображал медленнее сентенара и лишь время от времени бросал скупые советы, которые для молодых лучников оказывались целой наукой. Из новобранцев Хук подружился с близнецами Томасом и Мэтью Скарлетами, которые были всего на год его младше, и с Уиллом из Дейла, умевшим передразнивать сэра Джона так, что вся компания валилась с ног от хохота. Все четверо вместе ели, вместе пили, вместе смеялись и соперничали друг с другом в стрельбе, хотя все лучники уже знали, что превзойти Николаса Хука не удастся. После целой зимы упражнений им предстоял поход на Францию, и, как уверил их отец Кристофер накануне отбытия, Бог был на их стороне.
— Притязания нашего господина и короля законны, — объявил он непривычно серьезно, — Господь его не оставит. Мы идем войной против Франции, чтобы восстановить справедливость, и нам сопутствуют ангельские воинства!
Суть распри с Францией Хук так и не понял. По всему выходило, что брак кого-то из королевских предков открывал Генриху путь к французскому престолу, однако Хука не сильно заботила правота монарших притязаний: ему просто нравилось быть в отряде сэра Джона.
И еще он радовался, что в числе других женщин отряд сопровождала Мелисанда. Она ехала верхом на небольшой тонкокостной кобыле, принадлежавшей жене сэра Джона — сестре покойного короля.
— Мы берем с собой женщин! — объявил перед походом сэр Джон.
— Господь милосерд, — пробормотал на это отец Кристофер.
— Нам не с руки стирать одежду, шить и стряпать, — продолжал сэр Джон, — значит, с нами должны идти женщины. Пригодятся. Мы же не французы, которые лезут друг на друга, когда не найдут подходящей овцы? Стало быть, без женщин не обойтись!
Теперь сэр Джон частенько ехал рядом с Мелисандой, развлекая ее болтовней по-французски.
— Он не так уж ненавидит французов, — заметила Мелисанда в тот вечер, когда отряд остановился у городка рядом с крупным аббатством.
Не обращая внимания на колокол, который сзывал верующих на молитву, Хук с Мелисандой сидели на берегу речушки, мирно текущей мимо пышных заливных лугов. На той стороне, через два поля, еще чьи-то стрелки и латники разбивали лагерь. Люди сэра Джона уже запалили костры, и теперь тонкий дым разносился по воздуху, затуманивая шпиль аббатства.
— Ему просто нравится их бранить, — закончила Мелисанда.