Азенкур

Корнуэлл Бернард

— И все же отец тебя к ним отправил.

— Он сказал, я должна за него молиться, такова моя обязанность. А я молилась знаешь о чем? Чтобы он когда-нибудь за мной приехал — проскакал через монастырские ворота на своем прекрасном коне, забрал меня и увез с собой.

— И поэтому ты теперь хочешь во Францию?

Мелисанда покачала головой:

— Я хочу туда, где ты.

— Твоему отцу я не понравлюсь.

— Разве он когда-нибудь нас увидит? — пожала плечами она.

Хук прицелился чуть ниже тени, хотя о рыбе уже почти не думал — его мысли занимал

высокий всадник с длинными черными волосами, которому в Суассоне ничего не стоило прекратить издевательства над лучниками. Владыка преисподней.

— Ужин, — сказал он хрипло и отпустил тетиву.

Пущенная стрела мелькнула в закатном солнце белым оперением, скользнула под воду — и у дальнего берега что-то забилось, вскипела волна, спугнутая форель метнулась выше по течению.

Щука билась, пригвожденная к дальнему берегу. Ник, прыгнув в реку, вытащил ее вместе со стрелой. Огромная рыба извивалась на древке и норовила вцепиться зубами в руку, но на берегу Ник оглушил ее рукоятью ножа, и крупная, чуть ли не в длину лука, рыбина с грозной пастью тут же обмякла.

— Un brochet! — восторженно вскрикнула Мелисанда.

— Щука, — подтвердил Ник. — Вкусная вещь.

И он принялся потрошить добычу, сбрасывая требуху в реку.

На следующий день сэр Джон с латниками и лучниками отправился в западные окрестности покупать зерно, сушеный горох и копченое мясо. Хуку он велел остаться в деревне под холмом и приглядывать за погрузкой мешков и бочек на крытую подводу, стоявшую у харчевни «Мышь и сыр». Две тягловые лошади, выпряженные из подводы, паслись на деревенском лугу, распрямленный Ников лук без тетивы лежал на столе рядом с кувшином пива, принесенным хозяином харчевни, сам Ник, стоя на подводе, пересыпал муку в бочку. Отец Кристофер, одетый в простые штаны и рубаху, бесцельно бродил вокруг, заглядывал в дома, гладил кошек и заигрывал с женщинами, стиравшими белье у реки, в которую упиралась единственная деревенская улица. В конце концов он вернулся к «Мыши и сыру» и бросил на стол мешочек с серебряными монетами, выданными ему для закупки припасов у крестьян.

— Зачем бьешь муку, Хук? — спросил он.

— Утрамбовываю, чтобы плотнее лежала, святой отец. С солью и ореховыми прутьями.

Отец Кристофер старательно изобразил отвращение.

— Солить муку?

— Соль насыпают на дно бочки, чтобы мука не отсырела, — объяснил Хук. — А ореховые прутья не дадут ей испортиться.

Он показал священнику отломленные от ближайшей зеленой изгороди ветки орешника, с которых он ободрал листья.

— Неужели так лучше?

— Еще бы! Вы что, никогда не забирали муку с мельницы?

— Хук! — расхохотался отец Кристофер. — Я ведь служитель Бога, нам не положено работать!

Воткнув в муку еще пару прутьев, Хук отступил от бочки.

— Вот теперь все как надо, — кивнул он, отряхивая ладони.

Отец Кристофер мягко улыбнулся, вытянул ноги и обвел взглядом залитый солнцем лес на склоне холма, начинающегося сразу за соломенными крышами.

— Боже, как я люблю Англию! —

вздохнул он. — И на что юному Хэлу та Франция?

— Он ведь французский король.

Священник пожал плечами.

— Он не единственный, кто на нее претендует. Будь я королем Англии, я бы остался дома. Пиво твое?

— Мое, святой отец.

— Яви христианское милосердие, дай попить. — Отец Кристофер, отсалютовав Хуку кувшином, сделал глоток. — И все же мы идем войной против Франции, и победа неминуема!

— Точно?

— Ответ известен одному Богу, Хук, — внезапно посерьезнев, ответил священник. — Сила у французов немалая. А вдруг они бросят враждовать между собой и кинутся на нас? Правда, у нас есть то, чего у них нет. — Он похлопал ладонью по Никову луку.

— Можно спросить, святой отец? — Ник, спрыгнув с подводы, уселся рядом со священником.

— Только умоляю, не спрашивай меня, на чьей стороне Бог!

— Вы говорили, что на нашей!

— Говорил. А тысячи кюре говорят то же самое французам, — усмехнулся отец Кристофер. — Вот тебе мое пастырское наставление, Хук: доверяй тисовому луку, а не словам священников.

Ник погладил цевье, еще скользкое после смазывания жиром.

— Что вы знаете о святом Криспиниане, отец?

— О, богословский вопрос! — Отец Кристофер осушил кувшин и стукнул им по столу, чтобы принесли еще. — Мало что помню. В Оксфорде я учился не так уж усердно, слишком отвлекался на девиц. В одном тамошнем борделе, Хук, девиц одевали монашками. Так не поверишь: из-за священников было не протолкнуться! Даже оксфордского епископа я там видел чуть не десяток раз. Счастливые времена! — Вздохнув, отец Кристофер искоса взглянул на Хука и усмехнулся: — Что я знаю?.. У святого Криспиниана был брат Криспин, хотя кое-кто говорит, что они вовсе не братья. Знатные или нет — тоже кто как скажет. Если они и вправду сапожники, то откуда взяться знатности? Верно лишь то, что они жили тысячу лет назад и были римлянами. И конечно, мучениками.

— Значит, Криспиниан в раю.

— Да, они с братом пребывают одесную Господа, — подтвердил отец Кристофер. — Надеюсь, их там обслуживают бойчее, чем меня!

Он вновь грохнул кувшином по столу, и из харчевни выскочила молоденькая прислужница, которую отец Кристофер немедля одарил пастырской улыбкой.

— Еще пива, моя славная крошка. Два кувшина. — Он бросил по столу монету сэра Джона, улыбнулся еще раз и, проводив девушку взглядом, вздохнул. — Эх, быть бы помоложе!..

— Вы и так молоды, святой отец.

— Боже милосердный, мне сорок три! Умирать скоро! Стану трупом, как тот Криспиниан. Хотя уж его-то убить было непросто…

— Да?

Отец Кристофер нахмурился.

— Пытаюсь припомнить. Их с Криспином мучили за то, что они христиане. Вздергивали на дыбу, вгоняли гвозди под ногти, вырезали кусками живое мясо — а они не умирали! Пели хвалу Господу перед лицом мучителей! Я бы так не смог. — Священник перекрестился.

Прислужница вынесла пиво, отец Кристофер вновь одарил ее улыбкой и отмахнулся от сдачи.