Азиаде
Шрифт:
Следующей ночью (с двадцать восьмого на двадцать девятое) мне приснилось, что я внезапно покидаю Салоники и Азиаде. Мы с Самуилом решаем бежать по тропе в турецкую деревню, где она живет, чтобы, по крайней мере, с ней попрощаться: однако, как это бывает во сне, мы не можем сдвинуться с места, время уходит, корвет поднимает паруса.
– Я пошлю тебе ее волосы, – говорит Самуил, – длинную каштановую косу.
Мы снова пытаемся бежать.
Но вот пришли меня будить – пора заступать на вахту. Пробило полночь. Рулевой зажег в моей каюте свечу. Я увидел блеск позолоты и шелковые цветы на коврах и лишь тогда проснулся окончательно.
В эту ночь лил проливной
Салоники, 29 июля
В десять часов утра я получил неожиданный приказ: немедленно покинуть мой корвет и Салоники, завтра же на пассажирском судне переправиться в Константинополь и явиться там на английскую плавучую базу «Дирхаунд», которая курсирует в водах Босфора или Дуная.
Орава матросов ворвалась в мою каюту; они сдирали шелковую обивку и увязывали дорожные сундуки.
Я занимал на «Принце Уэльском» бронированную клетушку в глубине судна, примыкавшую к пороховому погребу. Этот склеп, в который не проникал ни один солнечный луч, я обставил самым оригинальным образом: железные стены были затянуты плотным красным шелком с причудливыми цветами; на сумрачном фоне поблескивала фаянсовая посуда, древности с обновленной позолотой, оружие.
Во мраке этой комнатушки я провел немало грустных часов, неотвратимых часов разговора с глазу на глаз с самим собой, мучимый угрызениями совести и душераздирающими сожалениями о прошлом.
На «Принце Уэльском» у меня было несколько приятелей, начальство многое спускало мне с рук, но ни к кому я не был по-настоящему привязан, и скорая разлука не слишком меня огорчала.
Кончался еще один период моей жизни, и Салоники были еще одним уголком земли, с которым мне предстояло проститься навсегда.
Впрочем, на спокойной глади просторной бухты я провел упоительные часы – то были ночи, за которые немало людей дорого бы дали. К тому же я почти любил эту молодую женщину, наделенную столь своеобразной прелестью!
И все же вскоре я забуду эти прохладные ночи, когда первые лучи солнца и утренняя роса заставали нас в лодке, где мы лежали вытянувшись, опьяненные любовью.
Мне было жаль Самуила, беднягу Самуила, который так бескорыстно рисковал своей жизнью ради меня и который будет по-детски оплакивать мой отъезд. Итак, я по-прежнему откликаюсь на любое пылкое чувство, на все, что на него похоже, даже если в его основе лежит какое-либо корыстное или неясное мне побуждение; я принимаю, закрыв глаза, все, что может заполнить хотя бы на час ужасную пустоту жизни, все, что являет собой хотя бы видимость дружбы или любви.
30 июля. Воскресенье
В полдень, в самый зной, я покидал Салоники. Самуил подплыл на своей лодке в последнюю минуту, чтобы попрощаться со мной, когда я уже ступил на палубу корабля.
Он выглядел растерянным, но довольным. И этот скоро меня забудет!
– До свиданья, эфенди, [22] pensia росо de Samuel! [23]
– Осенью, – сказала Азиаде, – Абеддин-эфенди, мой господин, перевезет жен в Стамбул; если он случайно туда не поедет, я поеду одна, ради тебя. Приезжай в Стамбул, я буду ждать тебя.
22
Эфенди (тур. «господин») – вежливое обращение к мужчине; в Османской империи – принятая форма обращения к духовным лицам, уважительное обращение вообще.
23
…думай
Но это значит для меня начать все сначала, зажить по-новому, в новой стране, в окружении новых лиц, и неизвестно, сколько времени это продлится!
Церемония с порхающими в воздухе носовыми платками успешно завершается, берег, залитый солнцем, медленно удаляется от нас. Долгое время еще можно различить белую башню, к которой ночью причаливала лодка Азиаде, и каменистую равнину с разбросанными там и сям старыми платанами, мимо которых я часто проходил в темноте.
И вот уже Салоники – лишь серое пятно на фоне желтых бесплодных гор, пятно, испещренное белыми шпилями минаретов и черными – кипарисов.
А потом и серое пятно исчезает (вероятно, навсегда), скрытое взгорьями мыса Карабурун. [24] Четыре могучие мифологические вершины вздымаются над теперь уже далеким берегом Македонии: Олимп, Афон, Пилион и Оса! [25]
II
ОДИНОЧЕСТВО
24
Карабурун – имеется в виду мыс Мегало-Карабурун (Большой Карабурун), закрывающий выход из Салоникской бухты в одноименный залив Эгейского моря.
25
Среди упомянутых вершин только одна находится в пределах Македонии. Афон – гора на полуострове Агион-Орос (2033 м). Пилион – горный хребет в Фессалии (1651 м). Оса – гора в Фессалии, на побережье залива Термаикос (1978 м).
I
Константинополь, 3 августа 1876
Трехдневное путешествие проходило в три этапа: Афон, Дедеагач, [26] Дарданеллы.
На судне подобралась такая компания: красивая дама-гречанка, две не менее красивые дамы-еврейки, немец, американский миссионер с женой и дервиш. Странноватое общество, тем не менее мы приятно проводили время и много музицировали. Общий разговор шел на латыни или на греческом времен Гомера. При этом мы с миссионером иногда обменивались репликами на полинезийском.
26
Дедеагач – сейчас этот прибрежный городок находится на территории Греции и называется Александруполис.
Через три дня я поселился за счет ее величества королевы Великобритании в гостинице, расположенной в квартале Перы. [27] Мои соседи – некий лорд и весьма приветливая леди, с которой мы проводим вечера за роялем, играя Бетховена.
Я жду безо всякого нетерпения возвращения моего судна, которое качается на волнах где-то в Мраморном море.
Самуил как верный друг последовал за мной; я был растроган. Ему удалось пробраться на почтовое судно, и вот сегодня утром он явился ко мне. Я обнял его от всего сердца, я был счастлив, что снова вижу его открытую и честную физиономию, единственную, внушавшую мне симпатию в этом громадном городе, где я не знал ни одной живой души.
27
Пера (греч. «по ту сторону») – район Стамбула, расположенный к северу от Золотого Рога (совр. Бейоглу); торговый, портовый, административный и культурный центр.