Азиатская книга
Шрифт:
– Вообще-то у меня богатырское имя. Нюргун – это богатырь, короче. Нюргун стремительный, из «Олонхо»… Знаете «Олонхо»? Нет? Тогда вам – в Музей народов Севера.
Якутский эпос «Олонхо» в переводе Платона Ойунского 14 – произведение не менее красочное и странное, чем знаменитые сказки Амоса Тутуолы или «Лес тысячи демонов» Даниеля Фагунвы. Те же горячечные метаморфозы, заставляющие одновременно поразиться необузданной фантазии автора и усомниться в его психическом здоровье… Но кто автор? Не Ойунский и не Фагунва. Неведомый сказитель-олонхосут? Или коллективный сон разума, именуемый «народом»? Что такое народное творчество? На каком брейнсторминге под раскидистой лиственницей придумали, например, такой сюжетный ход: вызволив невесту из Нижнего мира, Нюргун превращает ее во власяной мячик и закладывает этот мячик в ухо своего коня? А развязка истории Нюргуна и его невесты? После того как Нюргун повергает всех злокозненных абаасов из Нижнего мира, его вызывает на бой сама Кыс-нюргун, невеста, которой всю дорогу приходилось превращаться
14
Платон Ойунский (1893–1939) – якутский писатель, филолог и просветитель, один из основоположников якутской национальной литературы.
Для полноты эффекта «Олонхо» нужно не читать, а слушать. Тойук – рецитация-камлание с чередованием грудных и фальцетных звуков, помесь горлового пения и тирольского йодля. Вживую это можно услышать на празднике летнего солнцестояния Ысыах, а в записи – в музее, куда направил нас Нюргун-проводник. Коллекция там невелика, но все основное охвачено. Ликбез для тех, кто путает «Олонхо» и Ольхон, кумыс и хомус, эвенов и эвенков, кету и кетов.
– The cat people? – переспросил техасский рейнджер.
– No, not cat, but ket. The kets live on the Yenisey river. The speak an isolated language that has clicking sounds just like the language of the Kalahari bushmen.
– Can we go visit them?
– I am afraid not, it’s in a different part of Siberia. Almost 1500 miles away from here 15 .
Для людей, живущих в любой другой части света, сибирские расстояния, тысячи километров безлюдного пространства, непостижимы. Недаром «Олонхо» гласит, что кроме самих детей айыы, то бишь якутов и их «оленных» соседей, весь Срединный мир населяют одни только духи-иччи да демоны-абаасы. Неужели больше никого? До самого южного края, завихряющегося в бездну небес, – никого! Все-таки поразительно: половина Азии – от Лахора до Шанхая – живет впритирку, человек на человеке, а другая половина – от Урала до Аляски – пустует. Республика Саха по площади может сравниться с Индийским субконтинентом, но по населению она меньше любезного моему сердцу города Баффало. При такой малолюдности неудивительно, что соседей приходилось выдумывать. Чем меньше вокруг людей, тем больше леших, водяных и прочих духов. Так ребенок, у которого нет братьев-сестер, обзаводится воображаемым другом.
15
– Люди-коты?
– Нет, кеты, а не коты. Кеты живут на реке Енисей. Они говорят на языке-изоляте, в котором есть цокающие звуки, как у бушменов Калахари.
– А можно мы к ним съездим?
– Боюсь, что нельзя. Это в другой части Сибири. Почти 1500 миль отсюда.
Если и ездить в такие места «за стихами», то – за хокку, не иначе. Лучшим стихам, написанным в этом жанре, свойственна та внимающая растворенность в пейзаже, которая в наше время уже и не мнится возможной. Искусство, унаследованное нынешним веком от предыдущего, антропоцентрично. Сядешь писать пейзаж – получится портрет. Так в перенаселенном Китае, согласно расхожей байке, невозможно сделать ни одного фотоснимка без того, чтобы в кадр не попал какой-нибудь прохожий или соглядатай. Чтобы по-настоящему продолжать традицию «пейзажной лирики», нужно углубиться в лес, а еще лучше – родиться в нем. Нужно впитать мелодию. Протяжное пение-камлание тойук, трансцендирующее дребезжание хомуса. Ты пристукиваешь в такт, и к твоему горлу подбирается комок – тот самый, который стоял в нем, пока за окном машины мелькали километры тайги. Сопки, ельники, перелески, тальник и камышовые заросли по краям озера. Там, где дорога ныряла в лес, который Нюргун-проводник хвастливо называл «граница наших родовых угодий» (вряд ли, хотя кто его знает?), реальность обрастала новым чарующим словарем: елань, релка, летник, зимник, куржак, тебеневка, заячьи наброды 16 … Глаголы «шишковать», «скирдовать», «промышлять зверя». Еще был заезд в этнодеревню, где мой новый словарь, старательно заносимый в карманный блокнот, пополнился еще и разнообразными предметами быта. Турсук – сундук. Уюр – волосяной рыболовный сак (не путать со словом «ойюр», означающим лес). Ньегу – вожжи оленьей упряжки. Кюряй – деревянный шест, которым погоняют оленей. Тынтай – сосуд из бересты. Ровдуга – замша из оленьей шкуры. Орон – нары. Югях – чулан. Хотон – хлев. Тюарех – деревянная ложка (в «Олонхо» колдуны из Верхнего мира используют ее для гадания).
16
Елань – лесная поляна; релка – сухая возвышенная полоса; летник, он же сайылык – летний тип жилья у якутов; зимник – транспортная дорога, которой можно пользоваться только в зимнее время; куржак – иней; тебеневка – зимняя пастьба лошадей на заснеженных пастбищах; наброды – следы на снегу.
Этот словарь и таежная жизнь, которую он описывает, преображают друг друга. Сливаясь воедино, они образуют
Лишь раз в год здесь становится людно: на праздник летнего солнцестояния Ысыах, напоминающий индейские пау-вау, на которых я несколько раз бывал в Америке. Песни-пляски, поделки на продажу, красочные костюмы. Спортивные состязания: скачки, стрельба из лука, борьба хапсагай. Священные объекты: ворота Тойон-Аан, перед которыми проводится обряд очищения; гигантский шалаш могол ураса, якутский аналог вигвама; ритуальная коновязь сэргэ с резными украшениями, похожая на индейские тотемные столбы. Символ жизни и дома («Пока стоит сэргэ, семья жива»), эта коновязь может служить и надгробием в местах захоронения больших шаманов. Великое дерево Аал Луук Мас символизирует триединство мира (Верхний мир – крона, Срединный – ствол, Нижний – корни) и души (воздушная душа Салгын-кут – разум, земляная душа Буор-кут – тело, материнская душа Ийэ-кут – история рода). Ысыах – главный праздник, якутский Новый год, день воспевания белых айыы, прародителей саха. Белый жрец «алгысчыт» произносит благословение. Сказители поют стихи из «Олонхо». Большой хоровод осуохай движется по направлению движения солнца, символизируя жизненный цикл и единение всех людей. Шаман кропит огонь, траву и деревья священным кумысом. Жители Верхнего мира не принимают жертвоприношений в виде убитых животных, им можно подносить только молочную пищу (кумыс, суорат, иэдьэгей, тар, кобер 17 ) или растительную. Может быть, поэтому в якутской кухне так много блюд из молочных продуктов в сочетании с ягодами. Летом из брусники со взбитым маслом готовят чохоон, из земляники со сливками – кэрчэх, из ягод с пахтой и мукой – бутугас. Эти лакомства продаются в палатках, расставленных по периметру поля, где проводится Ысыах. Обязательная часть программы – «тухюльге», праздничный пикник на траве. Якутские лепешки и саламат, местный вариант соуса бешамель. Салат «Индигирка» из мерзлых кубиков сырой северной рыбы с луком и икрой. «„Индигирка“ – это наша визитная карточка. Как „Олонхо“, алмазы, хомус и нож батыйя».
17
Суорат – айран; иэдьэгэй – творог; тар – простокваша, приготовленная из снятого кипяченого молока; кобер – сливочное масло, взбитое с молоком.
Потом мы сплавлялись по порожистой реке, одному из притоков Лены, с большим количеством шиверов и перекатов; прыгали в ледяной поток со скалы (от резкого перепада давления и температуры шибало в нос, как после глотка сильногазированного напитка). Ловили хариуса и раскладывали улов на пожелтевших страницах завалявшейся советско-якутской газеты. Вспомнилась присказка моего старого друга Левы Мизрахи. Всякий раз, когда его угощают какой-нибудь непривычной или трудноопознаваемой пищей, он, сделав строгое лицо, спрашивает: «Это рыба хариус?» Если бы он был тут, я бы мог наконец ответить: «Да, это она». Это хариус, чир, омуль, ряпушка, нельма, таймень… Мало что есть на этом свете вкуснее свежей северной рыбы, присоленной или сырой, подмороженной, а затем нарезанной тонкой стружкой.
Пока жевали и запивали, Нюргун объяснял нам разницу между наслегом, улусом и аласом (наслег – поселок, улус – волость, а алас – большая ложбина с заболоченным озером, традиционное место для якутских поселений) и разглагольствовал о том, что север – всему голова.
– Вот эвенки, знаете, все говорят – «малая народность». А я слышал, было время, когда они всем Китаем правили!
– Кажется, не совсем так. Китаем правили маньчжуры, это братья эвенков. Они основали династию Цин, если я правильно помню.
– Нет, мне говорили, что правили эвенки. А еще я слышал, что наш Тыгын Дархан считался сильнее русских царей. Они ему, короче, платили… ну, как это называется, когда один царь другому платит?
– Дань?
– Дань ему, короче, платили, чтобы он на них не нападал. Но никто об этом не знал. Это ну, государственная тайна. Тыгын Дархан, он был тойоном, потомком Чингисхана. Некоторые говорят даже, не просто потомок, а… как называется, когда дух человека, который умер, потом в другого входит?
– Реинкарнация, перевоплощение?
– Да, короче, что он сам был Чингисханом. Я в это верю вообще-то. Потому что его даже русские цари все боялись…
Вот, стало быть, как рождается народный эпос. Когда-нибудь новый Платон Ойунский запишет сказание о якутской реинкарнации Чингисхана, которому платили ясак монархи из фамилии Романовых. Впрочем, если походить по этнографическим музеям, как советовал нам Нюргун, можно и без всякого героического эпоса узнать много невероятного. Например, о том, что у юкагиров в доконтактный период существовало иероглифическое письмо, которое использовалось исключительно женщинами для любовных посланий. Или о том, что у якутов был свой писатель по имени Николай Заболоцкий. Этот удивительный факт открылся благодаря еще одной путанице из рубрики «якутская история и культура от Нюргуна».