Азимут бегства
Шрифт:
Солнце садится за горизонт. Анхель выкапывает в песке неглубокую яму, чтобы развести в ней костер. Скальный краб, днем выбравшийся на берег погреться на солнце, торопливо ковыляет мимо к морю. Анхель разворачивает Пене спальный мешок, помогает ей лечь. При дыхании старуха издает звук, похожий на треск горящего муравейника, только намного более громкий. Нельзя сказать, что она спит или бодрствует. Анхель просыпается каждый час, заваривает Пене чай. Ветер набирает силу, донося с океана мелкие брызги. В полусне Анхель ставит палатку, металлические шесты поблескивают в лунном свете. Он переносит Пену внутрь. Она весит не больше пушинки.
Утром у нее начинается жар. Анхель хочет найти врача, но Пена говорит, что миссия всего в
— Здесь жили индейцы коджими, им принадлежал почти весь центральный регион. Но это не их работа. — Ее рука мелко подрагивает, когда она поднимает ее, чтобы снова показать петроглифы. — В их легендах говорится, что картины оставило племя гигантов, которое жило здесь задолго до них. Археологи называют этот народ соответственно художниками.
— Художниками. — Он играет этим словом гортанью, пытаясь ощутить, каково это — остаться в истории под такой кличкой. Впрочем, у некоторых бывают названия и хуже, решает он наконец.
Пена говорит медленно, в голосе ее появился скрип, которого Анхель никогда раньше не слышал.
— Многие петроглифы, особенно ранние, имели цель, часто они предупреждали об опасности, но не эти.
— Что вы хотите этим сказать? Они рисовали это, как обычную картину?
Пена говорит: «Искусство ради искусства» — и, обернувшись, оглядывает пустыню.
— Откуда вы знаете все эти вещи?
— А вот ты не знаешь.
Анхель улыбается и достает сигарету. Дорога сильно петляет, следуя за прихотливым течением давно высохшей реки, даже ложе потока местами открыто, стены его проломлены во многих местах, и если, в виде ужасного наказания, в эти места снова польется вода, она скорее всего образует мелкие озера и пруды по ходу русла, вместо того чтобы с ревом устремиться вниз по жерлу каньона.
Днем они пересекают небольшую возвышенность и видят вдалеке какую-то вскипающую серую тень, и это не тень пустыни. Пена спит. Сгорбившись, она потеет от слабости, лихорадка забрала у нее все силы. Анхель хочет разбудить ее, но не делает этого. Впереди, в десяти милях, уже видна церковь. С колес летит белая пыль. Дорога превращается в американскую горку — ехать по ней становится настоящей пыткой. Начинается фантастический полет по покрытым утрамбованной грязью тропинкам, несущимся с огромных утесов вниз, а позади хвостом вьется ветер. По сторонам от дороги гладкими полотнищами простирается песок, скопившийся в местах, куда, желая обрести вечный покой, падали когда-то валуны, но разваливались от собственной тяжести, оставляя лишь бледные рубцы. Вокруг, словно вырастая из песка, громоздятся каменные стены, и Анхелю кажется, что он ведет машину в самый центр Земли, он чувствует, что задыхается, как человек, идущий ко дну. Пена продолжает спать. Свет падает откуда-то сверху, с большой высоты, кажется, что он сорвался с неба и перенесся сюда, провалившись в узкую щель между двумя массивными створками каменных ворот. У подножия стен ложатся резкие тени. Он едет между изломанных и прихотливо скрученных форм, вылитых на крутой спуск, блуждая по топографическому оттиску медленного, сметающего все на своем пути времени. Он непрерывно курит, сигаретный дым облачками срывается то с губ, то с руки. Каким-то образом свет отмечает тенями календарные зарубки. Анхель думает о скором дне рождения. Меньше чем через месяц ему исполнится восемнадцать. Он не думал, что так рано попадет в Мексику.
Через милю просыпается Пена. Она достает из кармана куртки плоскую фляжку и решительными сильными движениями отвинчивает колпачок. Фляжка сделана из полированного серебра, по дну идет какая-то гравировка. Пена делает добрый глоток, берет бандану, обмакивает ее конец в воду, вытирает горлышко и протягивает Анхелю. Фляжка неожиданно холодит ладонь, он осторожно кладет колпачок на колено и, пока пьет, разглядывает гравировку в зеркале заднего вида.
— Отдает дымом, — говорит он.
— Это же виски.
— Все равно отдает дымом.
— Так и должно быть, — говорит она. — Возьми фляжку себе.
Анхель удивленно вскидывает бровь, но не возражает. Протянув руку назад, он кладет фляжку во внутренний карман старой хлопчатобумажной куртки, валяющейся на заднем сиденье.
— Ты когда-то часто ловил рыбу? — спрашивает она его.
— Что?
— Ничего, я спросила просто из любопытства.
— Да, я ловил рыбу, когда был мальчишкой. Отец любил ловить окуней. Обычно они ездили на рыбалку большой компанией, пили не просыхая по три дня, но что-то и ловили. Пару раз я ездил с ними.
— У меня есть друг, великий рыболов. Синий Койот. Это огромный техасец со стальными глазами, он носит неимоверные шляпы.
— Синий Койот? — Он оборачивается к ней, но она не смотрит в его сторону. Она во все глаза разглядывает появившееся ниоткуда здание. Оно дрожит в знойном мареве, потом внезапно исчезает за очередной возвышенностью.
У этого монастыря нет ворот, дорога немного выравнивается, делает поворот и превращается в подъездную дорожку. Анхель не знает, чего ждать, а Пена просто молча смотрит перед собой. Как только он останавливает машину, она снова начинает кашлять и сплевывает в грязь густую мокроту. Анхель выпрыгивает из джипа, чувствуя, как удар о твердую землю болью отдается в ступнях, проникая до костей. Ногу сводит судорогой, он трет икру и ковыляет к зданию. Звонка нет, только массивный железный дверной молоток. Гладкий темный кусок металла, подвешенный к середине двенадцатифутовой двери. Створки двери из твердого дерева. Молоток выполнен в виде сидящей горгульи со сложенными крыльями, голова наклонена вперед, словно птица что-то высматривает на земле. Раздается гулкое протяжное эхо, звук, гудя, как от удара по пустой бочке, расплывается вокруг, сворачиваясь в самого себя. Анхель ожидал низкого бесполезного звука, боясь, что ему придется ждать в пустыне долгие часы, напрасно надеясь, что из монастыря отзовется кто-то невидимый и бестелесный.
— У нас мало воды. — Он поворачивается спиной к двери и смотрит на две шестигаллонные бочки, которые они привезли с собой.
— У Исосселеса есть вода.
Петли хорошо смазаны и не скрипят. Когда Анхель снова оборачивается к двери, то видит коричневую сутану, парящую в воздухе. В сутане человек, но Анхель видит его не сразу, сначала он замечает темную ткань на фоне темных камней. Воздух во дворе монастыря неожиданно прохладен.
— В чем дело?
Глаза Анхеля начинают различать подробности, он видит коротко подстриженную бороду и светло-карие глаза, от угла левого глаза тянется малозаметный шрам, который Анхель не заметил бы, если бы на него не падал свет.
— В машине больная женщина, — говорит он, показывая на джип оттопыренным большим пальцем. — Она знает падре Исосселеса и говорит, что он может помочь.
Дверь остается открытой, но монах, кажется, исчезает. Словно проваливается по дороге в глубокую яму. Внутри здания зазвонил колокол. Из здания торопливо выходят шесть человек, ими никто не командует, но Анхель чувствует, что это строй. Люди идут размеренно и в такт маршевому ритму. Монахи с носилками. Они поднимают Пену, укладывают ее и уносят в дом. Анхель остается один.