Азимут бегства
Шрифт:
— Он живет один?
— Жил, — поправляет Койота Габриаль. — Я нашел отмычку, торчавшую в замке задней двери.
— Что сказали в полиции?
— Да, я был в полиции, заполнил розыскную карточку и показал им взломанный замок. Смотри, он растафари, единственный на весь штат Колорадо, он заметен. Но его никто не видел.
— И что ты думаешь?
— Я думаю об отмычке и взломанной двери. Думаю, Исосселес решил послать нам весточку. Я думаю, что Теллурид — большая гора, снег тает там только в конце весны, и когда он растает в этом году, то какой-нибудь
Койот секунду молчит.
— Мы найдем Исосселеса? — спрашивает Габриаль, останавливается и смотрит в глаза Койоту.
— Или он найдет нас.
— Так или иначе.
— Так или иначе.
Они добрались до высшей точки города и оборачиваются. О таком урбанистическом пейзаже мог бы мечтать даже Тернер: залив как рот, здания как зубы, а небо — как обед на блюде. Койот молчит, и Габриаль постепенно успокаивается.
— Похоже на детский чертеж, — говорит он. — Некоторые места не обозначены, есть чего ждать.
Он указывает рукой на огни.
— Это часть прошлого.
— Такое понимание приходит с жизненным опытом, топ ami,— Койот поворачивается в профиль, закуривает, огонь спички прогоняет тени от его глаз. Дым просачивается между губами на недавно отросшую бороду, проплывает мимо пальцев, держащих сигарету. — Реальная проблема заключается в примирении нашей жизни с опытом. В понимании того, что А + В + С равно D. Того, что это действительно наша жизнь, что каждый намек на будущее, каждое видение о нем, испытанное нами в детстве, никогда не готовит, да и не может подготовить нас к будущему. Как ни странно, но это понимание и есть зрелость. Эти образы не лгут, просто реальные события складываются по-иному.
Габриаль стоит молча, засунув руки в карманы и сдвинув набекрень шляпу.
— И однажды наступает день, когда ты, делая что-то, не важно, что именно, говоришь себе: разве сегодня утром я не делал того же, но так, словно это было в далекой стране.
35
Что-то изменилось. Анхель напряженно прокручивает в мозгу все происшедшее — телефонный звонок, улица, машины, таксист, петляющий по глухим, кружным улочкам. Но определенности нет. Амо не рассказывает Койоту, что происходит. Вернувшись домой, он садится на пол и что-то тихо и монотонно читает, словно внутри него рвется какая-то важная нить, и его невнятные слова — не более чем попытка соединить концы этой расползающейся нити.
Позже, когда Амо уже лег спать, Анхель собирает с пола книги и аккуратной стопкой складывает их на угол стола. Книги написаны на разных незнакомых языках, но Анхель почему-то знает, что все они о Каббале. Он и сам не понимает, откуда это знание.
Усталый Койот сидит у противоположного конца стола, держа в руках шляпу. Анхель рассказывает ему о вечерних событиях. Он начинает с конверта и заканчивает возвращением, и Койот, выслушав его, откладывает в сторону шляпу.
— Это нехорошо.
Анхелю нечего больше сказать, и он собирается выйти из комнаты.
— И что ты об этом думаешь? — спрашивает вдогонку Койот. Свет ровным слоем лежит на полу.
— Я думаю, что Исосселес знает, что мы в Сан-Франциско. — Анхель отвечает, не обернувшись. — И еще я думаю, что рано или поздно он нас найдет.
— Или мы найдем его, — говорит, входя в комнату, Габриаль и становясь поодаль. Плечи его приподняты.
Койот молчит, и Анхель поворачивается к Габриалю. Он видит, что тот рассержен и зажат, он видит кухонный стол, книги лежат на одном конце, а за другим сидит Койот. Он видит все это и чувствует, что мир раскачивается, как детские качели.
Амо расхаживает по второму этажу и что-то нараспев говорит, заставляя Анхеля сильно нервничать. Койот выходит и слышит сильный грохот. Какие-то люди что-то ремонтируют на улице, гром пневматического отбойного молотка то затихает, то начинается с новой силой. Голос Амо перекрывает адский шум, он поднимается, падает, вклиниваясь в стук инструмента.
— Сейчас не самое подходящее время становиться каббалистом! — кричит Койот.
— Кто становится? — таким же криком отвечает ему Амо.
Койот пытается зажечь свет, но электричество отключено.
— Тут заходил один из этих парней и сказал, что через час они включат свет, — говорит Анхель Койоту.
Тот пожимает плечами и бросает пальто на стул.
— Амо, ты можешь спуститься на минуту? Ребята, я хочу задать вам один вопрос! — кричит он, но голос его внезапно становится необыкновенно серьезным.
Шаги и причитания замолкают, снова стучит отбойный молоток. С лестницы спускается Амо с раскрытой книгой в руках. Габриаль читает на кухне.
— Кто из вас знает, кто такой Николай Табак? — Койот внимательно смотрит по очереди на каждого из них.
Анхель отрицательно качает головой.
— Пена никогда не упоминала этого человека? Ты отдал мне все материалы?
— Да, ты видел все.
— Амо, а ты? — спрашивает Койот.
— Нет, я бы наверняка запомнил это имя.
— В 1972 году, когда Ватикан сотрясался от череды кризисов, в его секретных архивах исчез Николай Табак. Он работал по заданию московского университета и пропал. Предполагали, что он собирался исчезнуть по собственному почину, но КГБ его опередило.
— Такая уж у них была работа, ты же знаешь, — говорит Амо.
— Да, но не в тот раз. Я просматривал папки Исосселеса, пытаясь понять, откуда он черпает информацию. В тот год Исосселес познакомился с одним моим знакомым, студентом факультета редких языков. Тот человек ничего не знал, но он свел Исосселеса с Табаком, который в то время работал в Ватикане.
Стук отбойного молотка внезапно стих, и в коридоре мигнул свет. Койот видит, что Амо и Анхель буквально смотрят ему в рот. Потом свет ярко вспыхивает, и лампочка перегорает. Они опять оказываются в полумраке.