Азимут бегства
Шрифт:
Анхель молчит, не произнося ни слова, он лишь кивает головой, уже обретя способность спокойно воспринимать заведомо невозможные вещи. Габриаль перестал заниматься своими математическими головоломками и входит в гостиную. Он останавливается в тени дверного проема и слушает окончание рассказа Койота. Такова его судьба — всегда быть заключительной частью любого конца.
41
Внизу, у причала, царит полное затишье, никаких сборищ, никаких толп, никаких прогулок; только несколько твердолобых рыбаков возятся
Поднявшийся сегодня в несусветную рань Анхель сидит на грубо сколоченном табурете в покосившейся хибарке, спрятавшейся за подъемным краном и парой грузовиков, и пьет эспрессо из бумажного стаканчика. Напротив него сидит капитан Луиджи Перипателли. Глаза его закрыты, он тоже потягивает кофе и между глотками мычит вступительные аккорды увертюры «Весны священной». Лоб этого человека изборожден морщинами и продублен солнцем. На капитане белый китель с золотыми эполетами, на каждом пальце — кольцо. Кольца сверкают при движениях рук, а сегодня утром его руки движутся очень проворно — капитан считает кредитки, а их — ни много ни мало — три тысячи, принесенных Анхелем в старой спортивной сумке. Кредитки — двадцатки — связаны в пачки по пять сотен, и Луиджи пересчитывает каждую пачку дважды — сначала по-английски, потом по-итальянски. После каждой пачки — глоток кофе в награду.
— Всему на свете, друг мой, присуща особая внутренняя гармония. Деньги, эспрессо и даже хмурое утро — все это образует совершенную и неповторимую комбинацию. Смысл нашей жизни, жизни всего человечества — отыскать эту гармонию и слиться с ней.
Он говорит с интересным акцентом. Не знаешь, то ли преодолеть его вброд, то ли отдаться его журчащему потоку.
— Стравинский? — спрашивает Анхель.
— Только сегодня, в это утро и в этом настроении.
— Вы считаете по-итальянски и по-английски?
— Да, думаю, что это неплохая система, не так ли? Я думаю на обоих языках, они живут во мне бок о бок, это очень музыкально.
Маленькое оконце позади стола выходит на залив. Невесть откуда взявшийся луч света падает на угол стола и отскакивает от него пустым зайчиком. Только пыль отвечает на этот тайный зов, прочертив путь света. Игра света напомнила Анхелю танцовщицу, шестнадцатилетнюю балерину с острыми торчащими грудями, соски которых отчетливо проступали под трико, когда оно пропитывалось потом. Она учила Анхеля целоваться за кулисами жалкого театрика, под пологом, утыканным ядовито-зелеными, вырезанными детишками из бумаги звездами и укрепленным на стойках белыми шнурками. Декорации последнего представления Питера Пена.
Он помнит только, как прощался с балериной.
Луиджи заканчивает счет, перестает мычать, шарит рукой в ящике стола и достает оттуда трубку, сделанную из кукурузного початка. Солнце снова скрывается за пеленой туч, перечеркнувших радостный день. Они выходят в серую мглу, вдыхают пахнущий мускусом и вишневым деревом дым и обходят палубу «Серджо Леоне».
— У него были чертовски хорошие фильмы, — говорит Анхель.
— Он истинный художник с великим даром видения и чудесным чувством гармонии.
— «Однажды в Америке».
— У них не было реальной связи с Западом. Они дошли до нужного места, руководствуясь только и исключительно воображением. Создали миф.
Трубка погасла, Луиджи вытряхивает серый пепел, и он веером сеется в воздухе, уносимый утренним бризом.
— Знаешь, именно так я познакомился с Койотом.
Анхель с интересом смотрит на капитана.
— «Хороший, плохой и отвратительный». Мой друг был большим прожектером. Серджо только хотел иметь оружие, это было его мечтой, для Койота оно было предметом быта, а я свел их вместе.
— Давно это было, — говорит Анхель.
— Да, он неплохо сохранился для своих лет. Много солнца, а может быть, сеньориты, с которыми он имел дело, хорошо за ним ухаживали, видимо, знали какой-то секрет.
— Вы тоже неплохо выглядите для своих лет, наверно, сеньориты и за вами неплохо ухаживали.
— Может быть, и ухаживали. — Луиджи улыбается, отворачиваясь от ветра. — Передай Койоту, что я буду рад оказать ему еще одну услугу.
— Обязательно передам.
— Ты давно его знаешь?
Анхель облокачивается на релинг, ощущая пальцами твердое дерево.
— Нет, я знаком с ним недавно.
— Ты доверяешь Койоту?
— Это очень странный мир.
Луиджи в знак прощания вскидывает руку, потом замирает и задумывается, картинно, как в мультфильме, изогнув бровь.
— Чужаки уговаривают чужаков верить чужакам, — изрекает Анхель.
— Мы сделали дело, попили кофе, ты видел мое судно, ты понял и ощутил суть — баланс и равновесие.
— Что же это за ощущение?
— Это как море. — Но Луиджи не развивает мысль, а Анхель молчит. По заливу гуляет ветер. На палубе появляется женщина, что-то делает, но Анхель не видит, что именно, и снова скрывается в трюме. Анхель и Луиджи жмут друг другу руки, и Луиджи собирается уходить. На полпути к рубке он останавливается, поворачивается и догоняет Анхеля.
— Это хорошо, что ты не стал спрашивать рецепта.
— Спасибо, — благодарит его Анхель.
— Ты не нарушил гармонию.
— Никогда об этом не думал.
Луиджи возвращается к рубке и что-то кричит оттуда, но Анхель не слышит слов. Появляется первый помощник — долговязый смуглый парень с бритой головой, — широким шагом подходит к борту и отвязывает концы. Анхель видит, как лодка отваливает от причала и отплывает к востоку. Луиджи стоит на мостике и смотрит на восходящее солнце. Паруса убраны, а винт, видимо, расположен глубоко под водой, потому что Анхель не слышит рокота, до его слуха доносится только нежный плеск воды. Сильный ветер распахивает полу куртки. Ветер ничем не пахнет. Анхель чувствует, как ветер осторожно пересчитывает ему ребра. Вот как все происходит и приучает к постоянной бдительности. Он начал видеть подозрительные вещи во всем.