Азимут бегства
Шрифт:
Город медленно просыпается. Анхель закуривает и идет к машине. Пройдя футов двадцать, он резко останавливается. К входу на пирс направляются два священника. На земле отпечатываются длинные тени одетых в сутаны фигур. Сутаны достают до земли, и кажется, что фигуры плывут над ней, не производя никакого движения. Ради чего пришли сюда сквозь предутреннюю мглу эти слуги Божьи? Чей зов они услышали, какую веру исповедуют?
Анхель ощупывает подошвой ботинка камни и пропитанные морской влагой доски. Он делает это подсознательно — ноги сами ищут путь к спасению. Надо миновать попов и бежать вверх. Но как далеко вверх? Пятьдесят футов, шестьдесят? На
Священники заметили его и остановились. Им хочется устроить ходульное шоу. Они широко расставляют ноги и запускают руки за полы длинных одежд. Анхель видит длинный черный ствол, мокро поблескивающий в утреннем полумраке. Если у него есть план бегства, то надо немедленно приводить его в действие. Надо нырнуть в залив и вплавь его пересечь, но плыть некуда, а свист пуль, вялое погружение на дно, боль и акулы в конце не манят его в воду.
В шести кварталах от пирса в утреннюю непогоду распахивается дверь дома «Красная Ява». На пороге появляется долговязая фигура. Человек носит узкие очки в металлической оправе. За стеклами глаза кажутся тусклыми и серыми. Эти глаза не вглядываются в полумрак. Нет, это время давно прошло. Исосселес просто стоит на крыльце и ждет — ждет выстрелов и криков, но вместо этого слышит лишь гробовую тишину.
Какое это чудо — быть на Суматре и видеть, как та женщина идет по улице. Сонмища культов поклонения проистекали из куда более скудных источников. Весеннее одеяние — выцветшее платье, пропитанное лимонадом сумерек и выбеленное беспощадным солнцем. Стоит ей повернуться или сделать грациозное движение, как свет, находя самые прихотливые углы, выделяет ее нежные мускулы, подчеркивает тишину, делает намек на знание, которое она тайком тебе открывает.
Кристиана проходит по базару, останавливается у прилавка, берет ломтик звездоплодника, выдавливает немного ароматного сока на тыльную сторону ладони. Продавец протягивает палец в сторону перстня с драконом, висящего на шее Кристианы, а потом показывает ей шкатулку с драгоценностями. Она покупает серьги, а потом пьет с продавцом чай. Какое благословение — хотя бы краткий миг побыть в ее обществе, да еще на этом отдаленном, затерянном в океане острове, чтобы хоть чем-то выделить этот день среди череды других, ничем не примечательных дней.
Она допивает чай и идет дальше. Бар находится на противоположной стороне рыночной площади, последняя остановка в городе. Если пройти мимо двери бара еще сто футов, то можно упереться в зеленую стену непроходимых джунглей. Внутри прохладно и темно, над головой соломенная крыша, десяток табуреток, пара столов и пыль, скопившаяся еще с прошлого столетия. Два старика играют в какую-то настольную игру, передвигая по доске кривые деревянные колышки, пьют чай. Еще один человек сидит в углу с кружкой пива. Увидев Кристиану, он встает.
Она целует его в щеку.
— Привет, Эммануил.
Радио над их головами играет нечто умопомрачительное. Его рубашка могла бы быть посвежее.
— Кристиана. — Он хочет прикоснуться в ней, но ее уже нет, или он просто не может дотянуться, но так или иначе его пальцы хватают воздух.
— Хотите что-нибудь выпить, мисс? — спрашивает бармен.
— Бурбон, пожалуйста.
Она делает маленький глоток и расстегивает замок цепочки. Кольцо падает ей на ладонь.
— Пожалуй, это кольцо тебе слишком велико, ты могла бы носить его только на большом пальце.
Она показывает Эммануилу, как отогнуть хвост дракона, и голова с тихим щелчком отваливается в сторону. Кольцо пустотелое, заполнено серым порошком.
— Двадцать пять минут, — говорит она и выливает остатки бурбона себе в рот.
— Это так явно, — говорит Эммануил.
— Не так уж и явно. — На какой-то момент ее голос становится печальным и тревожным. — Рада была тебя видеть.
Она выходит на улицу.
Остаток дня она проводит, читая, на пороге бунгало, который снял Иония. Когда становится совсем темно, она накидывает на плечи черную блузку, переобувается и уходит во тьму.
На улицах стало заметно прохладнее, под ногами выбитые колесами тележек колеи, следы пожизненного тяжкого труда, сложного, как и все в этом мире, и все в радиусе четырех кварталов. На этот раз Кристиана идет в направлении, противоположном своему утреннему маршруту. Зеленые глаза исчезают в темноте ночи. В проулке какой-то пьяница отходит от мусорного ящика, по дороге крадется кошка, из дальнего дома доносятся возносимые Аллаху молитвы. Она проходит шесть домов, часто сворачивая во дворы и переулки. Наконец она попадает на узкую улочку. Ночь, все двери давно закрыты. Заборы высоки, и тот лунный свет, который мог бы осветить дворы, не может туда проникнуть из-за висящего на веревках свежевыстиранного белья.
В конце улицы открывается дверь, полоса света выливается на землю, чайный домик, слышен тихий говор, едва уловимый запах дыма, перебор четок, дьявол, явившийся в мир. Он больше дверного проема, в который входит. Черный костюм и беспощадные глаза, которые сразу находят Кристиану. Проем закрывается. От пятна света на дороге остается только дверной скрип. Кристина отбрасывает назад волосы.
— Кристиана. — Голос доносится откуда-то снизу, словно из загробного мира.
— В мире нищих я ищу принца.
— Я не могу быть нищим, ведь я русский, а мы слишком устали, чтобы побираться.
Вблизи его борода кажется пылающим костром. Костюм выглядит поношенным, но, когда она обвивает его шею руками, щека ее чувствует гладкий плотный шелк.
— У тебя душа отравителя. — Она проводит пальцами по лацкану пиджака.
— Ты знаешь, как делают духи?
Они идут по улице, удаляясь от света.
— Все начинается с выбора отвратительного запаха, самого ужасного, какой только можно отыскать. Потом этот запах маскируют тончайшим ароматом. Наш нос — сигнальный колокол, набат, оповещающий об опасности. Отвратительный запах никуда не делся, он здесь, и именно он должен привлекать внимание, говорить нам, что здесь есть нечто, достойное нашего внимания.
— Ты извратил это уравнение, — говорит Кристиана.
— Наступает конец столетия, ты напоминаешь мне о том, что я хочу попросить тебя исполнить один танец.
— Это восхитительно.
Они выходят из городка, дорога становится шире. Они проходят мимо сгоревшего джипа, отголоска давно отгремевшей здесь войны.
— Он джентльмен?
— Иония? — Она поворачивает голову и смотрит на него. — Он очень мил.
— Как ты думаешь, он найдет это?