Азия на халяву (Азиатская часть СССР, 1986-97 гг)
Шрифт:
В вагоне, кроме меня, была только семья эвенков. Они оказались совершенно цивилизованными, за всю дорогу ни разу не произнесли слова "однако", а кочевую жизнь помнил только старший. Больше всего их интересовало, когда "мой" Горбачев снизит цену на водку. Совсем недавно тунгусы занимали самую обширную территорию из всех народов мира, а сейчас их осталось всего двадцать тысяч. Впрочем, многие родственные им племена, жившие южнее, в менее суровых местах, вообще исчезли без следа в ходе "освоения" Сибири.
Погода постепенно улучшалась. Когда мы пересекали Витим, уже вышло солнце.
Угрюм-река медленно двигала на север тяжелую черную воду. К вечеру широкая долина начала сужаться, горы стали выше. Я сошел на станции Северомуйск и оказался в самом красивом из бамовских поселков. Его строили позже других, и кто-то догадался взимать штраф за каждое срубленное дерево. В результате дома оказались стоящими в сосновом бору, словно пионерлагерь. Местная гостиница представляла собой уютную, роскошно обставленную пятикомнатную квартиру и стоила буквально копейки. Короче, городок мне понравился.
Перевалив Лено-Енисейский водораздел, я на следующий день добрался до села Уоян в Верхненгарской котловине. Тут была уже не Восточная, а Средняя Сибирь. С изрытого ледниковыми цирками кряжа Долон-Уран спускались длинные узкие каменные россыпи - курумы. Пройдя по такой реке щебня сквозь густой еловый лес, я вышел на широкую прогалину и на ее дальней опушке заметил двух крупных зверей, гонявшихся друг за другом. По мягкому, ныряющему бегу можно было издали узнать волков. Прячась за молодой соснячок, я подобрался к ним метров на пятьдесят.
Сильные пушистые зверюги весело носились по поляне. Из логова - большой норы под корнями ели - выбрались четыре крошечных волчонка и присоединились к игре. Я было пополз к компании с фотоаппаратом наперевес, но меня быстро заметили.
Волчата кинулись в нору, образовав пробку на входе, а взрослые исчезли в тени леса.
Мне приходилось встречать волков в самых разных ситуациях, и за ними всегда было необыкновенно интересно наблюдать. В Пинежском заповеднике (Архангельская область) пятеро здоровенных серых охотников однажды больше часа шли за мной в нескольких шагах по лесной просеке. Очень глубокий снег не давал им свернуть, а обогнать меня звери боялись. То один, то другой то и дело порывались обойти препятствие, но, когда я оборачивался, отскакивали назад. Со стороны это выглядело, наверное, довольно странно. Только перед самой деревней, уже в темноте, волки нашли боковую тропинку и радостно умчались.
Попутный тепловоз выполз к Байкалу на закате. Сиреневый Баргузинский хребет отражался в спокойной воде. В Северобайкальске было уже довольно темно, когда я спустился с высокого, поросшего розовым и золотистым рододендронами берега к озеру. Волны мягко шлепали по песку, теплый ветер шелестел в соснах, и даже в темноте сквозь прозрачную, легкую воду было отлично видно каменистое дно.
Очень кстати подвернулся опаздывавший на два дня поезд в Новосибирск. За Байкальским хребтом началась самая западная часть БАМа, построенная еще при Сталине в традиционном российском стиле - на костях. В жуткой спешке мы проскочили Байкало-Ленское плато, миновали болотистые заливы Братского водохранилища и в Канске выскочили на Транссибирскую магистраль. Она построена примерно за такой же срок, как БАМ, но получилась вдвое длиннее и впятеро дешевле. Магистраль удачно вписана в ландшафт и до сих пор удивляет высоким качеством полотна.
Утром поезд прибыл в Красноярск. В заповеднике "Столбы", начинающемся прямо на окраине города, лето было уже в разгаре. Лесные поляны покрывали яркие россыпи больших оранжевых купальниц, по-местному "жарков". Причудливые скалы вздымались над бархатисто-синим ковром черневой тайги, словно застывшие башни кучевых облаков.
Мне повезло - встретил двух местных столбистов (так называют себя красноярские скалолазы, которые принципиально не пользуются никакой техникой, кроме галош). У них как раз оказалась лишняя пара, и мне удалось натянуть галоши на свой сорок шестой размер. Поверхность гранитных скал-останцев шершавая, так что на резиновой подошве можно идти вверх даже по почти вертикальной стене. Но, кроме стен, на "столбах" есть еще трещины, по которым можно подниматься "враспор", острые наклонные ребра, где идешь, балансируя на стометровой высоте, словно по тротуарному бортику, и множество других чудесных аттракционов. Камень прочный, что позволяет, скажем, висеть на пальцах одной руки, не боясь, что "зацепка"
обломится. Будь на то моя воля, я бы жил в Приморском крае, а на выходные летал бы в "Столбы".
К вечеру на город опустился густой серый смог. В Красноярске множество оборонных заводов, которые, как и повсюду, плюют на нормативы по загрязнению воздуха. В поезде я сразу занял верхнюю полку, открыл окно и поехал дальше на приятном сквознячке. Среди ночи электровоз отцепили, заменив тепловозом. Утром меня разбудили два милиционера, подозрительно вглядывавшихся в мое лицо. Долго не мог понять, что им от меня нужно, пока кто-то из пассажиров не протянул мне зеркальце. Оказалось, что морда у меня совершенно черная от летевшей из окна сажи. Еще день по березовым лесостепям - и я в Бийске. Город интересен красивым собором и невероятным количеством комаров. А на следующее утро меня встретил пылью и давкой автовокзал Горно-Алтайска.
Все путешествие по Алтаю сопровождалось удивительным везением на попутный транспорт. Доехав через покрытые роскошными кедрачами перевалы до Усть-Кана, я с ходу поймал вездеход до изумительно красивого озера Аккем у подножия Белухи.
Обратно удалось спуститься верхом - у местных пастухов нашлась свободная лошадь.
Подгоняя маленькую отару, мы вышли к Катуни и увидели на берегу живописную компанию с типично алтайскими лицами. Это были японские туристы, сплавлявшиеся на плотах. С ними я проплыл семьдесят километров до Чуйского тракта, сэкономив два дня пути.
Тракт, извилистая грунтовка среди белых и красных скал, привел меня в поселок Акташ. В гостинице моим соседом оказался врач-алтаец, который весь вечер жаловался мне на злых и агрессивных русских завоевателей, огнем и спиртом поставивших его народ на грань вымирания. Весь следующий день я бродил по чудесным альпийским лугам, украшенным ядовитыми ртутными озерами, а затем "КАМАЗ", на местном жаргоне - "самолет", промчал меня по всему Чуйскому тракту обратно вниз. Пока редкие лиственничники и пустынные степи Центрального Алтая плыли за окном кабины, а густой шлейф пыли заставлял взлетать пасущихся у дороги журавлей-красавок, шофер с обидой рассказал мне про злых и неблагодарных алтайцев, которые обстреливают на тракте машины и выживают русских. И это - вместо благодарности за среднее образование, бесплатное здравоохранение и платное электричество. Дорога запомнилась как бесконечное чередование скальных карнизов - "бомов", заросших густейшей тайгой горных кряжей и широких лугов, сплошь залитых оранжевыми "жарками".
Трясясь в автобусе на Телецкое озеро, я познакомился с вертолетчиками, которые подбросили меня на реку Чулышман. Это был санитарный рейс забирали туриста-водника, получившего травму при сплаве. Место в его байдарке, естественно, освободилось, и половину следующего дня я вертелся в тучах брызг среди порогов нижней части реки. Потом течение стало спокойнее, и к вечеру мы были в устье. Отсюда маленький теплоходик провез нас по всему озеру. В серебряной воде отражались высоченные отвесные берега, покрытые тропически густой зеленью. Узкие каньоны уходили вверх, и цепочки водопадов искрились между тонкими полосами тумана. Синие пихтарники оказались сырыми, как амазонская сельва. Орхидеи-башмачки светились в тени кедровой чащи. Нигде не видел таких красивых таежных лесов, как на Алтае.