Баба Яга прибудет из Парижа

Славская Ирина

— Фу, чертовщина какая-то, — иду и бубню себе под нос.

И в самом деле чертовщина. Мне медсестра, когда рассказывала, как девки прибегали на него посмотреть, я считала их глупыми. А сейчас сама стояла и смотрела на него, не отрывая взгляд, как влюбленная дура. И сердце норовило из груди выпрыгнуть. Смотрели глаза в глаза…

Что это было? Гипноз? Нечего на чужих мужиков зарится. У самой дома такой же красавец. Даже моложе. А я на этого самца загляделась. У него под майкой явные кубики просматривались. И тело такое спортивное. Любопытно было бы увидеть.

Не то, что некоторые в двадцать уже рохли пузатые. Хорошо, что у меня Никита качается в спортзале. Правильно. Чтобы об Иване не думать, надо чаще думать о муже. Фу, правда, чертовщина. Он у меня из головы не выходит. Я даже не понимаю, что я тут стою. Пришла к камню у озера и стою, перебираю свои ощущения после встречи с этим Ванечкой. Ох, бабы. Как я вас понимаю…

Как дошла до дома Никифоровны, я не помню. Всю дорогу думала про встреченного мужика. Понять не могла, что же меня в нем так восхитило? Вроде обычный мужик, на первый взгляд ничего особенного. Но не совсем обычный. Иначе с чего такая реакция? И это при том, что у меня свой красивый муж дома есть. А меня от незнакомца торкнуло. Может запах? Запах восхитительный.

Вдруг всплыло воспоминание Марии Ивановны про председателя. Как она там сказала? Воняло от него козлом? А от этого мужика чем пахло? Запах обалденный. Если это туалетная вода, то надо такую купить Никите. Нет, не надо ему покупать! Ни в коем случае! Иначе на мужа, как на этого Ивана, девки будут реагировать. А оно мне надо? Нет, не надо. Правильный ответ. И все же, чем от него так обалденно пахнет? Прям голову задурило…

— Чего стоишь, а в дом не заходишь? — спросила Никифоровна. Она стоит рядом и на меня с интересом смотрит.

— Да так, задумалась…

— А я смотрю — идешь. Потом смотрю — стоишь. И о чем задумалась?

— О жизни своей.

— Значит, пора тебе была задуматься.

— Мне бы поговорить.

— А то я не поняла… Заходи, поговорим.

Зашла в дом Никифоровны. Она меня в светлую комнату опять повела. Как красиво в этой комнате: ничего нет в ней стильного и современного, а сама атмосфера в комнате радует…

— У меня вопросы есть. Хотелось бы уточнить.

— Уточняй.

— Вы говорили, что Руслана на трассе стояла и зарабатывала оказанием интимных услуг.

— Я не так говорила. Я говорила, что она была проституткой.

— А кто это вам рассказывал?

— Сосед мой.

— Он не мог соврать?

— Не мог. Это признание у него по пьяни вылетело, а что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

— А не мог он просто сочинить?

— Зачем? Он к ней хорошо относился. И когда рассказывал, жалел ее. Вот, мол, пропала девка, а такая хорошая была.

— Жалел, а обслужить себя заставил?

— Нет, он так ей денег дал и не стал ею пользоваться. В беду девка попала. Она у него в кабине посидела, отогрелась и поела. Она тощая была как скелет. Будто давно не ела. Бутерброды у него схомячила и из кабины вылезла. Прямо с бутербродом в руке.

— А сколько лет вашему соседу? Он старый тогда был?

— Зачем же старый.

Молодой. Он лет на десять ее старше. Он женат уже был. У него жена на сносях, они дочку ждали. Он все горевал, вдруг с его кровиночкой такое же случится.

— А потом?

— Что потом? Ее и другие мужики видели. Здесь у нас половина села на автобазе дальнобойщиками работали.

— Они пользовались ею?

— Были уроды, кто пользовался. Остальные просто кормили и денег давали. Жалели…

— Тетке своей она деньги присылала?

— Не было никаких денег.

— Откуда знаете?

— Сама посуди. Сначала она бедствовала, потом с трассы куда-то пропала. Но денег не присылала. Тетка еще жаловалась.

— На что?

— Сначала, что она ее позорит, занимаясь этим ремеслом. А потом, что не помогает. Хоть бы, мол, позвонила, как она там. Жива ли, здорова ли?

— А чего она так озаботилась? Она же у нее все деньги забирала, всю зарплату. А потом с голым задом выгнала на мороз.

— Кто такую чепуху сказал?

— Сама Руслана.

— Не знаю, что она рассказала. Только тетка от нее денег никогда не видела. Она жила за теткин счет, на шее у нее сидела. И никто ее на мороз не выгонял. Она от тетки ушла, когда той дома не было. И ее гробовые украла…

— Какие гробовые?

— Есть у стариков такая привычка — копить гробовые. Чтобы родня, когда помрем, на похороны не тратилась и спокойно, не влезая в долги, по-человечески похоронила.

— Зачем она мне врала?

— Она всегда всем врала. Может, постыдную правду говорить не хотела.

— Может быть. Никифоровна, скажи мне. На тебя улыбка Ивана так же действовала?

— А! Так вот ты почему такая у калитки стояла? Ванечку встретила?

— Да уж, встретила…

— Мимо прошел, поздоровался и улыбнулся?

— Нет. Мимо прошел, остановился и долго на меня смотрел.

— Смотрел, говоришь? Значит, ты следующая. Знаешь, что? Беги ты от него. Иначе пропадешь, как другие…

— Он всегда таким спросом пользовался у женщин?

— Бери круче. Начал с детсада. Плейбой был…

— А вы как на него реагируете?

— Как? Что же я не женщина, что ли? Только я понимаю, что мой поезд ушел. И тебе он не нужен. Увидишь — просто от него беги. Не приносит он женщинам счастье. Только беды от него одни…

Посидели с ней, поговорили еще полчаса. И я пошла домой. Через лес мне идти почему-то уже не хотелось. Грейс ждал меня у калитки. Сторожил. Вдруг на хозяйку кто покусится. Наивный пес. Кому я нужна?

Потом зашла к соседу Никифоровны. Тот мне рассказал все, что знал. В общем, ничего нового он не поведал. Поговорили. На вруна он не похож. И Руслану действительно жалел. А сутенером у нее был ее бывший любовник. Звали его Марк. Наверное, папаша и заставил ее сына к ювелиру пристроить, чтобы работать на трассе не мешал? «Хороший» у нее любимый парень был. Заботливый. В чужое гнездо своего сыночка подкинул. Еще и заработать умудрился. Обалденная семейка. Жену на панель, сына продал. Безотходное производство.