Бабьи тропы
Шрифт:
— Зачем же ты чуть не полдня спал вчера в лесу и морил там коня в упряжке?
— Нечистый, — бормотал послушник, — нечистый попутал… Прости, отец Мефодий… прости…
— Ай-я-я, Димитрий… Нехорошо!.. Ты забыл, что покровитель твой святой Димитрий Солунский был великий трудолюб. И смиренный богу служитель!.. А ты — лодырь! Да еще лукавый лодырь!.. Как ты выполнял сегодня эпитимию? Как замаливал свой грех?
— Прости, отец!
— Ладно. На этот раз прощаю твой грех, — сказал Мефодий. — Посылаю тебя с сего дня на монастырскую пашню. Будешь
Изредка высовывая голову из-за угла, Степан вслушивался в грозные речи монаха.
Мефодий обратился к монаху, стоявшему рядом с ним:
— Отец Кирилл, ты пойдешь сегодня на кухню. Заменишь отца Иону. Что-то захворал отец Иона… Да смотри хорошенько за поварами… смотри, чтобы побольше берегли монастырское добро, да поменьше потчевали богомолок… Слышишь?
— Слышу, отец Мефодий, — ответил монах. — Будь спокоен!
— Не доглядишь оком, поплатишься боком, — строго предупредил Мефодий.
— Чую, отец Мефодий, — смиренно проговорил монах. — Понимаю: свой глаз алмаз, чужой — стеклышко.
— То-то!..
Мефодий повернулся к другому монаху, стоявшему слева от него:
— А ты, брат Мелентий, с сего дня сядешь на водовозку вместо послушника Димитрия. Пусть этот лодырь лукавый походит теперь за сохой. После я найду тебе замену. А пока поезди за водой и за песочком…
Степан понял, что отец Мефодий занимает в монастыре какую-то высокую должность и сейчас распределяет монахов и послушников по работам.
В это время из храма стали выходить небольшими группами богомольцы, среди которых Степан заметил свою жену и пошел навстречу ей.
Глава 4
Ходил Степан по лесу между монастырем и рекой и незаметно дошел до реки. Увидел на берегу одинокого рыбака-монаха. Поздоровался.
— Здорово живешь, отец!.. Клев на уду…
— Здравствуй, — ответил монах, не оглядываясь на Степана.
Степан огляделся и, не заметив около монаха наловленной рыбы, шутливо сказал:
— Знать, рыбка-то сегодня не ловится… А может быть, рыбак худ, потому и рыбы нет тут?
Большой, красноносый и обросший белыми волосами монах поднял голову, удивленно посмотрел из-под белых и мохнатых бровей на Степана и хмуро сказал:
— Не клюет сегодня…
Помолчав, он спросил Степана:
— Покурить нет у тебя?
— А разве ты куришь? — спросил в свою очередь Степан, смеясь и подсаживаясь к рыбаку.
Монах еще раз повернулся к Степану, обдал его перегаром водки и сердито сказал:
— А что я… не такой же человек, как ты?
— Да ведь грех, поди, монахам курить, — смеялся Степан, доставая из кармана холщовых портков кисет с табаком и трубку. — Не боишься, что бог накажет?
Монах мотнул головой и угрюмо процедил:
— Нужен я ему… богу-то…
— Неужель, в самом деле, не боишься?
— А чего его бояться? Разбойник он, что ли, бог-то? Набивая
— Люди сказывают: наказывает он за грехи… смертью карает! А праведным чудеса показывает…
У монаха с похмелья голос немного хрипел.
— Паломник, значит? — сказал он, оглядывая Степана с ног до головы, и протянул: — Та-ак…
Он отвернулся к удочке, помолчал и, снова поворачиваясь к Степану, спросил:
— Из каких ты будешь?
— Крестьяне мы, — ответил Степан.
— Откуда?
— Родился далеко, почти в России, — уклончиво ответил Степан. — Вырос в деревне, близ Тюмени. Все время крестьянствовал. Живал и в городе. Только не в Тюмени…
— Та-ак, — опять протянул монах и снова оглядел Степана. — Вижу… Сам деревенскими делами занимался… крестьянствовал… Значит, будем знакомы… Давай-ка покурим!
Не ожидая ответа, он выдернул из рук Степана только что набитую трубку, вынул из кармана свои спички и, закурив, продолжал разговор:
— Как зовут тебя?
— Степаном… А прозываюсь Ширяевым.
— А мое имя во Христе — Игнат. Зови меня братом Игнатом. Слышь? Порядок такой в обители.
— Чую, — ответил Степан, — запомню, брат Игнат…
С этого и началось знакомство Степана с братом Игнатом, который служил в покоях настоятеля монастыря.
Угрюмый и неразговорчивый с другими, брат Игнат в свободное от работы время часами разговаривал со Степаном, гуляя по лесу либо по монастырским угодьям. Обо всем говорили: о крестьянском житье-бытье, о мужицком хозяйстве, о посевах и сенокосах. Пробовал Степан заводить разговор о монастыре и о жизни монахов, но всякий раз брат Игнат переводил разговор на другое. Не любил Игнат говорить и о бабах, всех их он считал блудницами и греховодницами. И с Петровной избегал встреч. Увидев Петровну, выходящую с мальчиком из храма, сдвинет белесые и мохнатые брови свои и буркнет Степану:
— Вон Ева твоя идет… Прощай… В другой раз потолкуем.
Чтобы поближе сойтись с монахом, однажды Степан принес на реку бутылку водки, которую они тут же, во время рыбалки, стали распивать через горлышко, закусывая черным хлебом и луком.
Сам Степан сегодня мало пил, а брат Игнат то и дело прикладывался к бутылке и почти совсем не закусывал.
— Почему не закусываешь? — спросил Степан.
— А чего тут закусывать? — усмехнулся монах, закидывая удочку в воду. — Всего-то у нас с тобой одна бутылка на двоих. Проскользнет, поди, и без закуски.
Выпивая, они опять заговорили о крестьянском житье-бытье. Игнат рассказывал о малоземелье в России, о недородах и голодовках российских крестьян, о бегстве мужиков из родных деревень, куда глаза глядят, с единственной надеждой — надеждой на помощь божью.
Степан внимательно слушал монаха и лишь изредка вставлял свое слово насчет монастырей и монахов, молитвы которых бог должен бы услышать и помочь мужикам. Но Игнат обходил слова Степана молчанием, либо отделывался короткими фразами: